Стивен Кинг - Противостояние. 16 июня – 4 июля 1990. Том 1 [litres]

Но все казалось прежним, и это было странно, потому что некоторые вещи действительно изменились. Исчез газетный киоск, всегда стоявший на выходе из подземки. Галерею игровых – цент за игру – автоматов, с ее мигающими огоньками, колокольчиками и бандитского вида молодыми людьми со свисающей из уголка рта сигаретой, играющими в «Необитаемый остров Готтлиба» или в «Космические гонки», сменил бар «Орандж Джулиус», перед которым тусовались негритянские подростки. Нижние половины их тел пребывали в непрерывном движении, будто где-то играли джайв, услышать который могли только черные уши. Прибавилось массажных салонов и кинотеатров для взрослых.

Однако по большому счету на Таймс-сквер ничего не изменилось, и Ларри от этого стало грустно. А от единственной по-настоящему серьезной перемены настроение его только ухудшилось: теперь он чувствовал себя туристом. Но возможно, даже урожденные ньюйоркцы чувствовали себя туристами на Таймс-сквер, превращались в карликов, которым хотелось задрать голову и читать бегущие электронные строки, кружа и кружа по площади. Ларри не мог сказать, так ли это; он уже забыл, каково оно – ощущать себя частицей Нью-Йорка. И не испытывал особенного желания становиться ею.

В то утро его мать не пошла на работу. Последние два дня она боролась с простудой, а этим утром проснулась с температурой. Лежа на узкой кровати в своей комнате, Ларри слышал, как мать гремит посудой на кухне, чихает и бормочет: «Дерьмо!» – собираясь готовить завтрак. Включился телевизор, новостной блок программы «Сегодня». Попытка переворота в Индии. Взрыв электростанции в Вайоминге. Ожидалось, что Верховный суд примет историческое решение о правах гомосексуалистов.

Когда Ларри вышел на кухню, застегивая рубашку, новости закончились и Джин Шалит брал интервью у лысого мужчины. Лысый показывал стеклянные фигурки животных, которые сам и выдул. Стеклодувное дело, говорил он, является его хобби на протяжении уже сорока лет, а вскоре у него выйдет книга в издательстве «Рэндом-Хаус». Потом лысый чихнул. «Извиняем вас», – откликнулся Джин Шалит и засмеялся.

– Глазунью или болтунью? – спросила Элис Андервуд, одетая в банный халат.

– Болтунью, – ответил Ларри, прекрасно понимая, что нет смысла протестовать против яиц. С точки зрения Элис, завтрак без яиц (или, если мать была в хорошем настроении, «яйгод») не имел права на существование. В них содержались белок и питательные вещества. Что именно подразумевалось под «питательными веществами», Элис не знала – зато точно знала, в каких продуктах они есть. Ларри не сомневался, что она держит в голове полный список, вместе с полным списком продуктов, которые «питательными» считаться никак не могли и к которым относились мармелад, маринованные огурцы, копченые колбаски, пластинки розовой жевательной резинки с фотографиями бейсболистов и, Бог свидетель, многое другое.

Ларри сидел и наблюдал, как она разбивает яйца, выливает их в знакомую ему с детства старую черную сковороду с длинной ручкой и разбалтывает веничком, который он помнил с первого класса.

Элис вытащила из кармана платок, кашлянула в него, чихнула и едва слышно пробормотала: «Дерьмо!» – прежде чем убрать платок обратно.

– Взяла выходной, мама?

– Позвонила и сказала, что заболела. Эта простуда хочет положить меня на лопатки. Я терпеть не могу отпрашиваться по болезни в пятницу – слишком многие так делают, – но мне надо отлежаться. У меня температура. Да и гланды распухли.

– Ты вызвала врача?

– Когда я работала уборщицей, врачи ходили на вызовы, – ответила она. – Теперь, если заболеешь, надо идти в отделение экстренной помощи при больнице. Или целый день дожидаться, чтобы тебя посмотрел какой-нибудь шарлатан в одном из тех мест, где нам должны обеспечивать – ха-ха! – быстрое медицинское обслуживание. На самом деле – приходишь и ждешь, когда тебя быстро обслужат. В этих местах больше народу, чем в центрах обмена зеленых марок [47]за неделю до Рождества. Останусь дома и приму аспирин, а завтра уже начну выздоравливать.

Почти все утро он пробыл дома, пытаясь помочь. Перетащил в спальню телевизор, героически напрягая мышцы рук («Ты заработаешь себе грыжу, зато я смогу смотреть “Давай заключим сделку”», – фыркнула она), принес ей сока и пузырек найкуила от простуды, сбегал в магазин за парой романов в бумажной обложке.

После этого им ничего не оставалось, кроме как начать взаимную игру на нервах. Она удивилась, насколько хуже показывает телевизор в спальне, а он едко возразил, что плохое изображение все-таки лучше, чем никакого. Наконец Ларри предположил, что неплохо бы ему побродить по городу.

– Дельная мысль! – В ее голосе слышалось явное облегчение. – А я вздремну. Ты хороший мальчик, Ларри.

Он спустился по узкой лестнице (лифт так и не починили) и вышел на улицу, тоже испытывая облегчение, пусть и сдобренное чувством вины. День принадлежал ему, а в кармане оставались кое-какие деньги.

Но на Таймс-сквер настроение у него заметно упало. Он покружил по площади, заранее переложив бумажник в передний карман. Когда Ларри проходил мимо магазина грампластинок, его остановил звук собственного голоса, доносившийся из обшарпанных динамиков над головой:

«Это я», – подумал он, рассеянно разглядывая обложки альбомов, но сегодня звук собственного голоса расстроил Ларри. Хуже того – его потянуло в Калифорнию. Не хотелось больше оставаться под этим серым небом цвета грязной стиральной воды, вдыхать нью-йоркский смог и одной рукой постоянно играть в карманный бильярд с бумажником, проверяя, на месте ли он. О, Нью-Йорк, имя твое – паранойя. Внезапно ему захотелось оказаться в студии на западном побережье, записывать новый альбом…

Ларри ускорил шаг, свернул в галерею игровых автоматов. Его встретили звон колокольчиков и громкое жужжание, рвущий барабанные перепонки рев видеоигры «Смертельная гонка-2000», жуткие электронные вопли умирающих пешеходов. «Крутая игра, – подумал Ларри. – Надо бы выпустить и «Дахау-2000». Им понравится». Он подошел к будке кассира и разменял десять долларов на четвертаки. На противоположной стороне улицы, рядом с рестораном «Биф-энд-Брю», нашел работающий телефон-автомат и по памяти набрал номер «Джейнс плейс», покерного клуба, в который иногда заглядывал Уэйн Стьюки.

Ларри просовывал в прорезь четвертаки, пока не заболела рука, а потом, в трех тысячах миль от него, зазвонил телефон.