Роберт Асприн - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. II том

Ветер хлестал опустевший город, пробирая до костей, он запер солдат в казармах, а потерявших силу чародеев — в Гильдии магов: и те и другие были бессильны что-либо изменить. Ветер тоже принадлежал Санктуарию. Это был ветер хаоса, ветер мрака и уныния.

Лабиринт еще не помнил такой зловещей весны. Порывы ветра казались чем-то большим, чем просто сквозняками, гоняющими с места на место гнилые корки и полуистлевшее тряпье. Морской ветер проникал под доспехи ранканских солдат, которые собирались в наряды по четыре человека и делали вид, что поддерживают порядок на улицах. На самом деле от них ничего не зависело. Ветер трепал темные плащи бродяг, служащих бывшему работорговцу Джабалу, которые присвоили право предоставлять «крышу» владельцам баров и уличным торговцам — раньше это была прерогатива пасынков. Ветер летел в глубь города и бился в закрытые ставнями окна Гильдии магов. Обитавшие в Гильдии колдуны, растерявшие ныне всю свою силу, боялись вышедших из повиновения мертвецов — боялись гораздо больше, чем проклятий проституток, которые вдруг потеряли все купленные за немалую цену заклинания молодости и красоты.

Ветер прокрадывался в богатые районы, где еще не покинувшая Санктуарий знать пыталась продолжать жить так, как будто ничего особенного не произошло, и устраивать празднества на руинах, оставшихся после схваток различных военных группировок, ведьм, колдунов, вампиров, зомби, призраков, демонов, богов и их почитателей.

Мрачная картина. Серое низкое небо, раскинувшееся от края до края горизонта. Кажется, что звуки исходят ниоткуда и уходят в никуда. Нет ничего близкого и далекого, нет ни прошлого, ни будущего. Нет никакого тепла, помимо того, что еще таится в вас самих. Когда вы пытаетесь отыскать на ощупь дружескую руку, она оказывается холодной и влажной, словно рука трупа. Порывы ветра превращают всякую искру жизни в ничто. Ветер будто осматривает мир, решая, достоин ли он следующей весны.

Критиас шагал в сторону порта и размышлял над этим. Заслужили ли армии нищих, чтобы их согрело тепло солнца? Нужен ли бессмертным мертвецам, вампирам, ютящимся на перекрестке Развалин, поцелуй солнечных лучей? Может ли яркий утренний свет проникнуть в обитель магов, засевших в крепости, где всегда царил полумрак? Нужна ли Зипу и его ночным теням из Народного Фронта Освобождения Санктуария смена времен года? Изменится ли что-нибудь в этом мире воров, мире разбитых надежд, если сюда снова придет весна?

Темпус ушел, плюнув на всех и вся. Предзнаменование похуже, чем желтушная печень у жертвенного ягненка или рождение сиамских близнецов, сросшихся губами.

Ушел и оставил… что именно? Оставил Крита, поручив ему управлять неуправляемым — вон, даже Стратон, его напарник, уехал, не попрощавшись. И уехал неизвестно куда, ни вместе с Темпусом в глубь страны, ни на запад, чтобы встретить Нико, а затем сесть на корабль по тайному поручению Терона, узурпатора трона Ранканской империи. Крит был абсолютно уверен, что Страт выбрал иной путь — в объятия тьмы, которую воплощала его любовница, вампирша Ишад, хозяйка перекрестка Развалин. Страт уехал вниз по реке Белая Лошадь, воды которой несли трупы, прямиком в Ад, и на этот раз виноват в этом был не Крит, а Темпус, который без всяких объяснений сорвал с места всех пасынков, а заодно с ними Третий отряд — и ради каких-то собственных планов увлек их из Санктуария.

А Крита оставил здесь — отвечать за порядок, беспорядок и все прочее. Существующий в осажденном Санктуарии порядок был справедливым лишь в одном — он равно оскорблял и подвергал опасности всех жителей города, и не устраивал никого.

«Виной всему, — подумал Крит, — тот мерзкий нрав, за который Темпуса и прозвали Черным». У Крита оставалось время до конца года, чтобы попытаться выполнить указ Терона об умиротворении Санктуария. Если же Крит не справится с этой задачей, Терон вполне может, как и обещал, прислать для этой цели регулярную ранканскую армию, и тогда каждый дом получит на постой солдат, а каждый горожанин получит по морде.

Не то чтобы Крита так уж волновала судьба города — вовсе нет. Его заботила больше собственная репутация. До сих пор он не знал неудач и всегда выполнял поставленную перед ним задачу.

Когда Темпус отдал ему этот невозможный, невероятный приказ, Крит впервые в жизни устроил настоящий скандал. Он грозился все бросить, уйти к чертям, поднять мятеж, в конце концов. И все же приказ оставался приказом. Критиас никогда не оставлял неоконченную работу, чего бы это ни стоило.

Этот короткий приказ отрезал Критиаса от его немногочисленных друзей: от Стратона, его напарника и побратима; от Камы, дочери Темпуса, — отец бросил ее в Санктуарии наряду со всеми, кто ему надоел; от кузнеца Марка, который помогал пасынкам поддерживать связь с воинственными горожанами вроде Зипа; от самого Зипа, вожака НФОС и одного из трех должностных лиц, отвечающих сейчас за порядок в городе, — Зип теперь смотрел на Крита как на врага, поскольку тот оказался на вершине власти.

Куда он, кстати, вовсе не жаждал попасть. И куда всегда так рвался Страт.

Крит тряхнул головой и заметил, что на его нечесаных и давно не стриженных волосах осела влага. Наемник был одет в грязные лохмотья портового бродяги. Он пришел на встречу. Крит знал, что делает: он был не из тех людей, чья деятельность сотрясает империи, но умел исподволь повернуть дело в нужное русло. Темпус оставил ему вдрызг расстроенную инфраструктуру, которую теперь следовало как-то спаять в единую, работающую систему. Спаять или потерпеть поражение. Проиграть. Крит умел все, что требовалось от солдата, и не умел терпеть поражений. И учиться не собирался. Поскольку в принципе был не способен чему-то учиться, добавил бы Страт.

Криту не хватало Страта, как может не хватать пищи или воды. По Каме он тосковал меньше, хотя до сих пор любил ее. И до сих пор ненавидел то вонючее болото, в которое Кама ухитрилась вляпаться, — а именно, связаться с Молином Факельщиком, лезущим в политику жрецом пантеона богов, который был чужд душе любого илсига.

И ранканские завоеватели, долгое время господствовавшие в Санктуарии — илсигском городе! — и бейсибские захватчики, которые пришли позже и заключили союз с ранканцами, скрепленный династическим браком губернатора Санктуария, принца Кадакитиса, и Шупансеи, императрицы Бейсиба в изгнании, — все они ошибочно принимали жителей этого города за стадо овец, которыми можно легко управлять. И теперь на Крите лежала ответственность за поддержание хотя бы видимости порядка в городе, в котором внезапно рухнул баланс сил и которым теперь можно было управлять лишь силой оружия.