Роберт Асприн - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. II том

Ганс вздохнул и решил, что лучше будет не углубляться в эти дела. Такой спокойный и короткий ответ в сочетании с прямым и уверенным взглядом… как это непохоже на прежнюю Мигнариал. Непоколебимая уверенность в себе, граничащая с вызовом. Сегодня Ганс не хотел ссор.

Мигнариал осторожно положила пеструю кошечку на стол. На этом же самом столе лежали две монеты и развернутая восковая табличка. Ганс задумчиво смотрел на эти предметы.

— Это еще не кончилось, — пробормотал он. — Как насчет этих двух монет? Где эти люди?

— О нет, не надо! — Мигнариал смотрела на Радугу, так же как и Ганс.

Самая необычная из всех кошек медленно подползла поближе к вощеной дощечке. Невероятное и жуткое зрелище предстало глазам Ганса и Мигнариал: выпустив один коготок, кошка трясущейся лапкой нацарапала на воске неровную букву «с», затем «а», затем «н». А потом Шурина в теле Радуги, задыхаясь, уронила голову на поверхность стола. Ганс пригладил вспотевшей рукой вставшие дыбом волосы.

— Ох, бедняжка, не надо пытаться сделать это, — дрожащим голосом произнесла Мигнариал, протягивая руку, чтобы погладить кошку.

— Мигни!

Слегка вздрогнув, девушка замерла, а потом повернула голову, обратив на Ганса вопросительный взгляд своих расширенных глаз. Она слышала этот резкий, требовательный голос и раньше, но очень, очень редко. Этот тон не нравился Мигнариал, но она знала, что лучше прислушаться к нему.

Ганс кивнул в сторону кошки:

— Оставь ее. Пусть сделает то, что считает нужным Девушка вновь посмотрела на Радугу, которая собралась с силами, чтобы завершить свое послание. «К», вывела она на воске, «ту»… У Ганса перехватило дыхание, потому что он понял, что последует за этими буквами. Шурине потребовались еще мгновения и еще более мучительные усилия, однако, прежде чем она окончательно обессилела, на воске появилось целое слово. Одно-единственное слово. Ганс и Мигнариал смотрели на это слово, и рука девушки машинально тянулась к Гансу.

— Ох, дерьмо!

— О, Ганс!

— Это что, одно и то же?

— Нет, нет, — всхлипнув, произнесла Мигнариал, — Радуга! Она больше не дышит!

— О нет… — прошептал Ганс.

Голос Мигнариал был тонким, она заикалась, пытаясь подавить рыдания:

— А п-помнишь, я н-назвала ее с'данзийской к-кошеч-кой…

Нотабль подошел к столу и встал на задние лапы, оперевшись передними о край столешницы. Несколько секунд спустя кот упал на пол и испустил долгий вой, горестный и страшный одновременно.

Радуга была мертва, и сколько бы Ганс ни смотрел на нее, она не превратилась в женщину — ни в красавицу, ни в старую каргу. Она оставалась всего лишь маленькой мертвой с'данзийской кошечкой.

Наконец Ганс сказал:

— Радуга умерла. Но Шурина не найдет покоя, пока все десять насильников не будут мертвы.

Мигнариал обернулась к нему. Ее бледное лицо было залито слезами.

— Что? Ганс кивнул.

— Так сказал Корстик. Именно этого он и хотел. Он насмехался над ней и надо мной, и я ему верю. Человеческие ка в телах котов никогда не узнают покоя, пока все десять насильников не умрут… неважно, будут коты живы или нет.

— Ох, — всхлипнула Мигнариал, — ox, ox…

Уронив голову на стол, на котором лежала мертвая кошка, девушка зарыдала.

Ганс погладил Мигнариал по затылку. Прищурившись, он смотрел на восковую табличку и на криво нацарапанное на ней слово. Он слишком часто видел это слово прежде и не мог не узнать его — даже если бы Мигнариал не произнесла его вслух.

— Санктуарий, — промолвил Ганс. — Проклятье. Санктуарий! Монеты свидетельствуют, что двое этих поганых насильников еще живы. А Радуга… я хотел сказать, Шурина… она сообщила нам, где их искать — в Санктуарий. Я мстительный, Мигни, и я люблю этих котов. Это вопрос чести и правосудия. Проклятье! Я… я возвращаюсь в Санктуарий, Мигни!

Санктуарий — город искателей приключений и изгоев общества. Здесь люди и нелюди живут по законам мужества и силы, подлости и коварства.

Кажется, что все мыслимые и немыслимые пороки нашли себе пристанище в этой обители авантюристов, воинов и магов — Мире Воров…

С кухни в большой зал «Скучающего Грифона» доносились такие отвратительные запахи и дым, будто повара из экономии готовили жаркое на сапожной мази. Кабак был наполнен запахами дешевого цветочного масла, сальных волос, застарелого пота. В зале стоял гвалт. Сегодня вечером притон был забит едоками и выпивохами всех мастей. Некоторые, конечно, предпочитали держать рот на замке. Но единственным действительно молчаливым посетителем был огромный рыжий кот. Он разлегся на высокой скамье так, будто это была его личная собственность, равнодушно разглядывая таверну и ее завсегдатаев полуприкрытыми глазами зеленее изумруда.

В двух посетителях по форменным туникам и сапогам можно было сразу узнать людей из городской стражи. Их кожаные кирасы лежали в стороне, пока их владельцы, свободные от дежурства, упивались вином из простых глиняных кружек и поцелуями ярко накрашенных красоток.

Толстый человек с копной волос на голове и замасленной бородой, торчащей в разные стороны, довольно удачливый купец, тоже забрел сюда, хотя, будь он чуть рассудительнее, он выбрал бы для своей трапезы место поприличней «Скучающего Грифона» на улице Торговцев, что на западной окраине Фираки. Он уселся подальше от ребят из стражи, которые весьма быстро накачались вином и явно уже не могли быть защитниками в случае какой-либо потасовки. С торговцем прибыл крупный, крепкого сложения мужчина, очевидно, телохранитель. Он был вооружен топором, кинжалом приличных размеров, имел злобный вид и сверкал голым черепом. Он уселся в стороне, подозрительно оглядывая присутствующих. Его руки напоминали огромных беспрерывно шевелящихся пауков, а лицо украшал большой шрам.

В центре сумрачного зала, под раскачивающейся лампой, своей непонятной формой напоминающей какой-то пыточный инструмент из латуни и чугуна, сидели развалившись четыре медитонезских воина в ярких туниках и блузах в складку явно чужеземного происхождения. Они сбежали сюда от старой карги — своей королевы, чтобы предложить этому городу единственное, в чем он не нуждался, — услуги наемных убийц. Вид у них был такой зверский, что, казалось, их любимое занятие — жевать гвозди. Большинство же посетителей являлись коренными жителями Фираки, мирными людьми, скромно одетыми, хотя более половины из них носили желтые туники. Они сидели, потягивая разбавленное вино и ничуть не лучшее пиво, делая вид, что не замечают распоясавшихся чужестранцев, которых они называли «медами».