Сергей Че - Пятая раса [СИ]

— С какого это перепугу и по какому такому праву наша колония вдруг стала вашей собственностью?

— По древнему праву более позднего колонизатора, разумеется. Мы прибыли сюда позже вас. А значит имеем преимущество.

— Прибыли? У вас баржа разбилась из-за идиота навигатора, который перепутал каналы и случайно угодил в это захолустье. Вы это называете словом «прибыли»? Не воображайте, будто я не знаю, что вас на барже насчитывалось всего сотня взрослых и десять тысяч яиц. И с тех пор вы прячетесь среди местных гибридов, напяливаете на себя чужие личины, лишь бы вас не обнаружили. Если это называется «колонизацией», то я — генеральный секретарь квадрумского Верховного Совета. Поэтому не надувайте щеки и будьте готовы встретить судьбу вместе с расплодившимися гибридами. Тем более вы совершили акт агрессии, когда уничтожили нашу Точку Ноль. Это автоматически ставит вас в положение врагов Квадрума.

— Что за выдумки? — нахмурился Генрих. — Мы не уничтожали вашу точку. Наш спутник приблизился к ней, собирая информацию. Не более того.

— Это уже не важно. Ваши слова ничего не значат. Признайте, у вас нет сил сопротивляться. Вас уже почти не осталось. И даже связи с метрополией не было и нет.

— В этом вы тоже ошибаетесь, уважаемый, — оскалился Генрих. — Связь с метрополией теперь у нас есть.

— Каким образом? — спросил черный.

— Ну, вы же контролируете сейчас эту станцию? И, стало быть, канал связи тоже. А значит и у нас он есть.

— Не мелите чушь, — брезгливо скривился черный.

Генрих растянул пасть в ухмылке и глянул на белого.

— Я полагаю, настало подходящее время.

Белый судорожно вытаращил глаза. Его руки задвигались под хламидой. Значков перед носом стало в разы больше.

— Что происходит? — опешил черный. — Что ты делаешь, идиот?

Белый клюнул носом.

— Слава белой расе! — завопил он фальцетом. — Белая сила!

Черный непонимающе озирался по сторонам.

— Вы миллионы лет нас эксплуатировали! — продолжал кричать белый. — Красные! Черные! Желтые! Все! Вытирали ноги! Пришла пора отомстить! Белая сила!

Он вдруг зарыдал, продолжая дергать руками под хламидой.

— Не плачь, снежок, — примирительно сказал Биг. — Зато на Земле твои дальние почти белые родственники всех остальных нагнули.

— Предательство, — флегматично заявил желтый. — Этого следовало ожидать.

— Да остановите же его кто-нибудь! — взревел черный.

Из пустоты к белому протянулись чьи-то многочисленные руки, схватили его за хламиду и рывком выдернули из поля зрения. Голограмма белого исчезла, будто ее и не было.

— Мда, — задумчиво протянул Генрих. — Вот вам и ваша хваленая демократия. Одни проблемы. Он, кстати, сам на нас вышел. Сдал все с потрохами. Плохо работаете с кадрами, граждане.

— Мы с этим разберемся, — буркнул черный. — И вам уже ничего не поможет.

— Ну отчего же, — Генрих поднял глаза к небу. — Видите? Дело-то сделано.

Среди звезд, между «Сокрушителем» и «Блюстителем» вспухало третье мерцающее пятно.

— Он открыл канал с Драконисом, — спокойно сообщил желтый. — На той стороне, видимо, ждали.

— Казнить ублюдка, — прошипел черный.

Генрих рассмеялся.

Пятно лопнуло, и на волю стремительно вылетела круглая ажурная конструкция. Она постоянно видоизменялась, становясь то длинной, то плоской. Мелкие штурмовые корабли Квадрума бросились врассыпную.

— О! — снова ощерился Генрих. — Какой сюрприз. Вам придется туго, если решите напасть.

Черный хмуро оглянулся. Его взгляд упал на пятерых землян.

— Пожалуй, у нас нет времени на опыты, — сказал он хмуро.

— Так точно, — подтвердил желтый.

— Кластер больше не нужен. Уберите их.

У желтого перед глазами появилась маленькая прозрачная панель. Он ткнул в нее пальцем.

— Подож… — крикнул было Ван.

И все исчезло.

Тьма.

Тьма была абсолютной.

Наверное, именно так выглядел мир до Большого Взрыва или до того момента, когда Бог продрал глаза и решил сделать что-то хорошее.

Макс долго пытался что-нибудь увидеть в этом мраке, вглядывался и щурился, и даже было подумал, что ослеп. Но поднял к глазам ладони и, пусть с трудом, но увидел их очертания.

Он шел вперед очень долго. Поверхность под ногами была и не жесткой, и не мягкой. Скорее пористой, какая бывает на современных детских площадках.

Иногда ему казалось, что впереди плывут какие-то силуэты, но это были всего лишь миражи, возникающие от напряжения. Тогда он закрывал глаза и ждал, когда они исчезнут.

Он был один. И это место не имело ни света, ни звука, ни запаха, ни времени, ни расстояния.

Смутно, краем сознания, он понимал, куда угодил, но старался об этом не думать. В голове возникали из ниоткуда обрывки воспоминаний, какие-то сцены, увиденные то ли по телевизору, то ли вообще придуманные. Люди, здания, машины. Разум старался заместить ничто чем-то. У него это плохо получалось.

Наконец, ему почудилось, что он слышит песню. Далекую, еле различимую. Не открывая глаз, он пошел на звук.

Пели неумело, на два голоса, причем один безбожно картавил, а второй постоянно фальшивил. Сперва пели что-то ему незнакомое, заунывное про «грусть и тоску безысходную». Продолжили совсем уж древней «эх, дубинушка, ухнем».

Тьма приобрела красный дрожащий оттенок, и Макс открыл глаза.

Совсем недалеко горел костер. У костра друг напротив друга сидели двое. Один подкладывал сухие ветки, не забывая петь. Второй кутался в шинель, прихлебывал из помятой кружки что-то дымящееся, и словно нехотя подпевал.

Макс шагнул в маленький круг света.

— Здравствуйте.

— Да ухнем! — закончил петь тот, что с кружкой, и замолчал.

Оба посмотрели на гостя.

— Здгавствуйте, молодой человек, — сказал тот, кто подкладывал ветки, и прищурился, будто плохо видел. — Какими судьбами в наших кгаях?

— Гимназист наверно, — меланхолично предположил второй. — Занятия кончились. Свободы захотелось. А где лучшая свобода, как не в глухих лесах?

Оба чем-то неуловимо напоминали друг друга. Оба были с небольшими бородками. Один сверкал лысиной, бороденка у него была пегая и клочковатая. У второго волосы, как и борода, были ухоженными, расчесанными и блестели, будто покрытые чем-то вроде масла.

— Глупости ты говогишь, — внезапно взорвался лысый. — Опять, как и всегда, одни сплошные агхиглупые глупости. Ну какой из него гимназист? Ты посмотги. Одежка-то какова? А сукно? А пуговицы где начищенные? Мастеговой он. И штаны, глянь, с заплатками.

Второй вздохнул, отпил из кружки.

— Всюду тебе, Вольдемар, пролетариат мерещится. Если очень хочешь, пусть будет мастеровой. Это мало важно.

— Кто вы такие? — прошептал Макс.

— А сам как думаешь? — хитро прищурился лысый.