Ричард Морган - Пробужденные фурии [litres]

Сука, хитрожопая сука.

От шока мои глаза снова отвлекаются, и вот я стою уже на пороге. Помеха снайперского прицела исчезла – все здесь и сейчас, реально. Я начинаю двигаться только после третьего удара. Удар тыльной стороной ладони наотмашь – все мы время от времени получали от него этот удар, но на сей раз он не сдерживается, – она летит через кухню на стол и падает, она встает, а он бьет снова, и из ее носа в прямом луче света через жалюзи течет кровь, яркая, она пытается подняться, на этот раз с пола, и он опускает тяжелый ботинок ей на живот, она содрогается и перекатывается на бок, таз переворачивается, и мыльная вода плещет ко мне, через порог, на мои босые ноги, а потом как будто мой призрак остается у дверей, а все остальное вбегает в комнату и пытается встать между ними.

Я маленький, наверное, не старше пяти, а он пьян, так что удары неточные. Но их достаточно, чтобы отбросить меня обратно к двери. Тогда он идет ко мне, нависает, неуклюже уперевшись руками в колени, тяжело дыша через приоткрытый рот.

Снова сюда придешь – и я тебя сожму так, что ты треснешь на хрен.

Он даже не потрудился закрыть дверь, возвращаясь к ней.

Но пока я сижу бесполезным комком и начинаю плакать, она тянется через комнату и толкает дверь рукой, так что створка закрывает все, что сейчас случится.

Затем – только звуки ударов, закрытая дверь удаляется.

Я волокусь по наклонному коридору, гонюсь за дверью, пока сквозь трещину еще протискивается свет, и плач в моем горле превращается в крик рипвинга. Во мне поднимается волна гнева, и с ней расту я, я старше с каждой секундой, скоро вырасту и достану дверь, я успею раньше, чем он наконец бросит нас всех, исчезнет из нашей жизни, и это я заставлю его исчезнуть, я убью его голыми руками, в моих руках оружие, мои руки и есть оружие, и густая жижа куда-то утекает, а я бросаюсь на дверь, как болотная пантера, но уже ничего не изменить, она закрыта слишком давно, она тверда, и столкновение отдается во мне, как разряд шокера, и…

Ах, да. Шокер.

Значит, это не дверь, а…

…причал, и я прижался к нему лицом, прилип в луже слюны и крови от того, что прикусил язык, когда упал. Обычное дело после шокеров.

Я закашлялся и подавился комком слизи. Выплюнул, быстро оценил ущерб и тут же пожалел об этом. Все тело стало зазубренной мешаниной дрожи и боли от шокера. Кишки и желудок когтила тошнота; голова казалась легкой и наполненной звездным воздухом. Половину лица, куда пришелся удар прикладом, дергало. Я полежал, собирая себя, возвращая какой-то контроль, затем оторвал лицо от причала и выгнул шею, как тюлень. Короткое, ограниченное движение. Руки были связаны за спиной какими-то ремнями, и я не видел выше лодыжек. Теплый пульс активного биосплава на запястьях. Он поддавался, чтобы не покалечить надолго скованные руки, и растворялся, как теплый воск, если капнуть правильным ферментом, но выбраться из него можно с таким же успехом, как снять собственные пальцы.

Надавив на карман, я не особо удивился. Он забрал «Теббит». Я был безоружен.

Меня стошнило жалкими остатками содержимого пустого желудка. Я опал назад и постарался не влезть в рвоту лицом. Где-то далеко слышались выстрелы из бластеров и – слабо – что-то похожее на смех.

Мимо в мокром прошлепали ботинки. Остановились и вернулись.

– Он просыпается, – сказал кто-то и присвистнул. – Суровый засранец. Эй, Видаура, ты говорила, что тренировала его?

Ответа не было. Меня снова стошнило, затем я умудрился перекатиться на бок. Контуженно заморгал, увидев над собой силуэт. Влад Цепеш смотрел сверху вниз из расчищающегося неба, которое почти прекратило дождить. Выражение на его лице было серьезным и уважительным, и, наблюдая за мной, стоял он совершенно неподвижно. Ни следа его былой дерганости от мета.

– Хорошее представление, – прохрипел я.

– Понравилось, а? – он усмехнулся. – Одурачил тебя, да?

Я провел языком по зубам и сплюнул кровь, смешанную с рвотой.

– Да, думал, Мураками свихнулся, что взял тебя. И что случилось с настоящим Владом?

– Ну, – он кисло поморщился. – Сам знаешь, как бывает.

– Да, знаю. Сколько вас здесь? Не считая вашей специалистки по психохирургии, с шикарными грудями.

Он легко рассмеялся.

– Да, она говорила, что ты пялился. Роскошное мясо, скажи? Знаешь, последнее, что перед этим носила Либек, – оболочку гимнастки на тросах из Лаймона. Плоская как доска. Уже год прошел, а она до сих пор не может решить, довольна переменой или нет.

– Лаймон, а? Лаймон, Латимер.

– Он самый.

– Родина передового деКома.

Он улыбнулся.

– Что, в голове все начинает сходиться?

Непросто пожать плечами, когда руки скованы за спиной, а сам лежишь ничком. Я постарался как мог.

– Я заметил железо от Ценга у нее в каюте.

– Черт, так ты не на сиськи пялился.

– Нет, на них тоже, – признался я. – Но сам знаешь. Ничего с периферии не теряется.

– Что есть, то есть.

– Мэллори.

Мы оба посмотрели в сторону крика. По причалу от подводного бункера шагал Тодор Мураками. Он был безоружен, не считая обычных «Калашникова» на бедре и ножа на груди. Вокруг него со светлеющего неба падал мягкий дождь.

– Наш ренегат шевелится и плюется, – сказал Мэллори, показывая на меня.

– Хорошо. Слушай, раз только ты можешь заставить свою команду действовать скоординированно, пойди и построй их. В борделе еще остались тела с нетронутыми стеками, я сам видел, когда уходил. Кто знает, может, там даже живые свидетели еще где-то отсиживаются. Пройдитесь в последний раз – никого не оставлять в живых, все стеки расплавить, – Мураками с отвращением всплеснул руками. – Господи, это же пираты , уж с этим они должны справиться. А они играются там, выпускают пантер и упражняются в стрельбе. Ты только послушай.

Пальба из бластеров еще висела в воздухе, длинные неорганизованные очереди с возбужденными криками и смехом. Мэллори пожал плечами.

– А где Томаселли?

– Все еще ставит железо с Либек. А Ван ждет тебя на мостике, пытается проследить, чтобы никого случайно не сожрали. Это твой корабль, Влад. Пойди и рявкни на них, а когда закончат прочесывать – подгони «Колосажателя» для погрузки на эту сторону.

– Ладно, – словно рябь пробежала по воде: Мэллори вошел в образ Влада и начал нервно ковырять рябые шрамы. Кивнул мне. – Увидимся, когда увидимся, а, Ковач? Давай.

Я смотрел, как он обходит стену станции и скрывается из виду. Метнул взгляд обратно на Мураками, который еще смотрел в сторону звуков веселья после операции.

– Любители, мать их, – пробормотал он и покачал головой.

– Итак, – сказал я мрачно, – ты все-таки здесь по заданию.

– Угадал с первого раза, – отвечая, Мураками присел и, хмыкнув, приподнял меня в неуклюжее сидячее положение. – Только без обид, а? Я же вряд ли мог вчера все тебе рассказать, призывая к ностальгии, да?