Владимир Прасолов - Ледовый материк. Вангол-4

– А я, товарищ майор, сейчас только одного прошу: направить меня в Москву в командировку. У вас же есть связи в наркомате, нужно просто содействие в получении информации. Никакого рапорта или донесения на эту тему не будет, пока я не сумею выследить этого Вангола. Пока не установлю, кто он, где он, чем дышит и на кого работает. Все, что я выясню, будете знать только вы, вам и принимать решение о том, как действовать дальше. Время разобраться в ситуации будет. Мне главное – достать его, а вот тут надо торопиться.

– Хорошо. Я подумаю, как отправить тебя в столицу. Зайди завтра после обеда, а пока отдыхай.

– Есть, товарищ майор. Разрешите идти?

– Иди, Сырохватов.

Как только Сырохватов вышел и его шаги затихли в гулком коридоре управления, Портных снял трубку телефона:

– Соедините меня с наркоматом.

Через несколько минут Москва ответила. Дежурный по наркомату, выслушав Портных, спросил, с кем соединить.

– Кадры.

Когда трубка ответила голосом старого знакомого, майор спросил:

– Привет, Иван Михайлович, как здоровье?

– Нормально, у меня все хорошо. На здоровье тоже не жалуюсь.

Далее разговор потек в режиме обычного диалога.

– Чего звоню? Слушай, у меня есть один вопрос. Если припомнишь, года полтора-два назад от вас была ориентировка на некоего Вангола, его разыскивали по поводу царского золота, кажется, ну и разбой вроде был… да, да, помнишь? Почему интересуюсь? Да тут кое-какой материал на него вырисовывается… Как забыть? Вообще забыть? Понял, не дурак.

Осторожно положив трубку, Портных вытер лоб носовым платком. От услышанного его мгновенно пробила такая испарина, что стало мокро аж между лопатками.

– Ну, сука, Сырохватов… Хорошо, что я позвонил, вот это вляпался бы…

Иван Михайлович, ответивший ему, был опытный кадровик, с феноменальной памятью человек. Он сразу вспомнил приказ «самого» по тому делу. По-дружески он посоветовал давнему приятелю даже имя этого человека забыть, поскольку этого человека уже давно нет. Самое главное, он сказал:

– Понимаешь, принято решение, что его вообще никогда не было. Его никто и никогда не видел и не мог видеть. Это очень важно. Вообще и никогда. Ошибочная была ориентировка. Ошибочная.

Портных откинулся на спинку кресла. Мысли неслись в голове бешеной круговертью.

«Да, с меня причитается, Михалыч. Даст Бог, сочтемся…»

На следующий день в канцелярии управления, куда дежурный направил Сырохватова, встретив у входа, ему выдали предписание о выезде в Москву и пакет, который он обязан был передать лично в руки начальнику управления кадров. Начальника управления на месте не было, уехал на несколько дней в районы.

«Что ж, хорошо, майор слово держит. Еду в Москву», – обрадовался Сырохватов.

Вечером он уже сидел в купе поезда Чита – Москва, ему достались нижняя полка и приятный попутчик, очень интересный собеседник.

– Вы по чину-званию кто будете?

– Старший лейтенант НКВД.

– Офицер, значит?

– Значит, офицер.

– По-старому, если я не ошибаюсь, поручик?

– Не знаю, я царю не служил.

– А я и царю служил, и великой России – честью и правдой.

Сырохватов оглядел сидевшего напротив чисто одетого, ухоженного деда. Кряжистый, с окладистой седой бородой, с ясным взглядом синих глаз, одним своим видом он внушал какую-то уверенность и надежность.

– И где же ты, дедушка, служил?

– На флоте российском, сынок, на крейсере «Варяг». Слыхал про такой?

– Слыхал. Это что, который врагу не сдается?

– Да, о нем песня сложена. И не сдались, и пощады не желали. Правильная песня.

– Это же сколько тебе лет?

– Восьмой десяток разменял, а что?

– Сохранился хорошо.

– Точнее сказать, сохранили. – Старик как-то странно улыбнулся, показав ряд белых, не прокуренных, как у Сырохватова, зубов.

– Как это «сохранили»?

– А вот так, закрыли на десять лет как врага народа. Теперь вот отпустили, сказали, ошибка вышла. Документ, как положено, выдали.

Он вытащил из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумагу и положил на столик перед Сырохватовым.

– Смотри вот, читать-то, поди, умеешь.

Сырохватов развернул бумагу и прочитал: «Справка об освобождении».

Суть справки заключалась в том, что Петров Иван Петрович освобожден от отбытия наказания в связи с отменой приговора от 12.09.1933 года, срок наказания десять лет, за отсутствием события преступления; это означало, что освобожден он по реабилитирующим основаниям. Получается, не было им совершено преступление. Невинно срок мотал.

– Надо же! – искренне удивился Сырохватов. – И такое бывает! Так ты же, дед, почти весь срок отсидел уже…

– Не весь, три месяца и восемь дней не досидел, вернее, не допарился.

– Это как это?

– Я в Могоче, в пересылке, как туда попал, почти весь срок банщиком отбыл. Мыл да парил бедолаг, этапами идущих в забайкальские лагеря. Ой, сколь людишек увидел. Всех мыл, и мужиков, и баб, всех отпаривал, да, бывало, и отпаивал. Дух живой в тела их возвращал, вот и такое ж бывало… А сколько начальства перепарил, а?

– Да, дед, повезло тебе. За что такое теплое место отхватил, а? Поди, помогал кому следовает?

Дед с укором глянул в глаза Сырохватову. Смело и открыто посмотрел.

– Зря ты так, служивый. Я стукачом никогда не был. Чести своей не посрамил. А место это мне не просто так досталось, прав ты. Я же после войны Японской долго у них в плену был, сначала в Японии, потом в Китай попал. Почти семь лет по китайским монастырям к дому родному пробирался. Там и научили меня косточки человечьи править.

– Править?

– Да, править. Вот ты сидишь и который раз уже плечами поводишь, потому как в пояснице у тебя боль сидит, не так?

– Так, – чуть помедлив, ответил Сырохватов. Он и правда давно чувствовал болезненное напряжение в пояснице. Но старался не обращать на это внимания. Болит не сильно, терпимо. Иной раз прихватит, а то вообще никаких проблем.

К врачам Сырохватов вообще никогда сам не обращался. Если и был на лечении, то его только уже лежачего в больничку доставляли. Не верил он врачам. А тут надо же, угадал дедок.

– Давай-ка я тебя посмотрю. Дорога длинная, может, и забудешь про болячку свою…

– Ну, если можно, давай, дед, гляди.

– Сымай китель и по пояс заголись, ремень тоже ослабь, ложись на полку.

Сырохватов разделся и лег на вагонный диван. Иван Петрович засучил по локоть рукава рубахи и положил тяжелые, сильные ладони на спину старшего лейтенанта. С полчаса Сырохватов, еле сдерживаясь от боли, терпел то, что с ним творили эти руки. Когда дед закончил, слегка похлопав его по спине, он долго не мог, вернее, не хотел вставать, даже пошевелиться, такая истома прилила к его телу. Такое тепло разливалось от пальцев ног до головы, такая легкость, что действительно не хотелось возвращаться в то состояние, в котором он находился до этого «массажа».