Александр Афанасьев - Однажды в Америке

Первым его шоком было не жалованье. И не то, что снаряжение теперь выдают, а не покупают. Первым шоком были слова офицера-балтийца на учениях: «Какой же ты спецназовец, если ты английский не знаешь?»

У них действительно почти не учили языки, потому что Украина свой спецназ использовать за границей не собиралась.

Второй шок он испытал в районе Ханассера. Когда прорвались боевики Исламского государства и он в какой-то момент понял, что они отрезаны, – он и без малого сотня сирийцев, большая часть из которых не хотела воевать. Но у них был крупнокалиберный пулемет, оставалась связь, и он умел наводить вертолеты на цели. Поняв, что если сирийцы побегут, то конец и ему – он отстранил от командования запаниковавшего сирийского командира группы, пинками и угрозой расстрела навел порядок и заставил сирийцев не искать коридор, а занять круговую оборону. Целый день они сражались в окружении, пока не подошла деблокирующая группа, понесли минимальные потери – если бы побежали, то, скорее всего, погибли бы все или попали в плен. Так они потеряли семерых – но перед их позициями остались лежать больше сотни боевиков, остались гореть четыре «Тойоты» и импровизированных бронетранспортера из самосвалов. За этот бой он получил орден Мужества.

Не каждый, кто взял в руки оружие и принес присягу, воин. В современной армии немало тех, кто не станет воином, прослужив всю жизнь и выйдя на пенсию. Но времена сейчас такие, что воинов – все больше и больше…

Воином становятся ровно в тот момент, когда понимают, точнее, даже не так – осознают, – что некуда отступать. И остается только одно – драться, не сходя с места. Пока не останется кто-то один – или ты, или твои враги.

И с тех пор старшина Заенко смотрел на жизнь, на свою бывшую непутевую Родину совсем с другими чувствами. Если раньше ему было жаль непутевую, расхлябанную страну, которая никак не могла найти себя в себе и бессмысленно металась из стороны в сторону, то теперь он видел в своих бывших соотечественниках моральных уродов, которые были тяжело больны сами и старались заразить других. У больных нет и не может быть права заражать здоровых.

Что будет, если не будет России, не будет ее армии, а будет Украина? Расхристанная, продажная, готовая принять на своей земле исламских экстремистов, только чтобы навредить России? Кто прикроет с юга мирные города и сельские хаты, обычную мирную жизнь?

Они ведь придут. Там, в Сирии и потом в Египте, он понял – они обязательно придут. Придут как орда, чтобы отнимать, жечь, убивать. Просить их о справедливости – бессмысленно. Молить о милости – глупо. Сожгут, разорят, угонят женщин, детей, продадут в рабство. Отомстят сполна за свою нищету, убогость, дикость, за глобальный проигрыш. Те страны, которые сейчас между нами и этим ужасом, – не остановят беду, они сами падут рано или поздно. И тогда значение будет иметь лишь то, крепки ли нервы и границы, не дрогнет ли рука. А такие, как его бывшие соотечественники, – в лучшем случае балласт. Если они готовы открыть двери ваххабитам – они предатели.

Там же, в Сирии, он понял, что такое фашизм. Исламский фашизм – он другой, но разница с европейским невелика. Фашизм – это массовое истребление одних под аплодисменты других. Это когда человек отбирает чужой дом, машину – и даже не думает, что это чужое. Это когда дети фотографируют казни на сотовые телефоны и сами представляют себя на месте палачей. Это когда целые поколения вдруг верят, что если у них чего-то нет, то можно пойти вон туда и отнять у вон этих – потому что ты сверхчеловек, а они недочеловеки. Самое страшное, что он увидел в Сирии, – боевики Исламского государства не были отщепенцами. Их поддерживал народ. Не весь и не везде. Но там, где поддерживал, большинство.

Уже вернувшись и соврав матери о том, что охранял посольство за большие деньги, – он скачал несколько книг о фашизме и в одной из них прочел: в фашизме страшна не столько его ложь, сколько его правда.

Это и было то, что он видел. И сопоставить с тем, что происходило на его бывшей родине, – никакого труда не составляло.

А сейчас…

Катера замедляли ход. Скорость упала настолько, что можно было держаться без страховочного ремня. Видно по-прежнему ничего не было, Азовское море мало того что маловодное – оно еще и мутное, а у берега тем более. Они просто висели в воде, не видя, что справа и что слева…

Двигатели остановились – он почувствовал это ластами. Всплываем…

Он принял вертикальное положение – ласты коснулись дна…

Первое, что он увидел, когда всплыл вместе с катером, – луну. Волчье солнышко. Она то пряталась за вуалью облаков, то являлась вновь, чертя на водной глади серебряные дорожки.

Это плохо…

Катер подработал моторами. Теперь они могли стоять и разгружать лодку.

Но первым делом он расстегнул мешок и привел в боевое положение свое оружие. Как и многие в отряде – он вооружился не автоматом, а ручным пулеметом «РПК-16» с коротким стволом. Три-четыре таких пулемета по огневой мощи равнялись целому стрелковому отделению.

Включил прицел, провел по берегу. Работает.

Теперь груз. Каждый из них имел собственный грузовой баул, который должен был дотащить до берега. В его бауле находилась снайперская винтовка 6С8 «Корд-М» с боезапасом и упаковка с двумя ракетами новейшего ПТРК «Булат». Последний нигде, кроме как в России, на вооружении не состоит, и если что – откреститься от этого рейда не удастся.

Впрочем, и так не удастся.

Баул вдобавок к личному весил килограммов пятьдесят, но был прорезиненным и положительной плавучести. Пристегнув его к себе, он тронулся вслед за остальными к берегу, в любой момент ожидая вспышки прожектора и свиста пуль.

Луна вдруг полностью скрылась за облаками, и стало совсем темно.

Идти было долго – Азов, так же как и Балтика, у берега по колено. Стараясь не шлепать по воде, он вспотел и вымотался. Но рядом были товарищи, и если шли они – то шел и он.

Берег…

Песчаная полоса… какие-то строения. Вдалеке – одинокие горящие в темноте окна. Это – цель…

Мешок уже распаковывали…

– Зверь, Метла, Круг.

Услышав свой позывной, он оказался рядом с командиром.

– Берите винтовку и к трассе. При обнаружении целей – доклад, работа по разрешению.

Дорога была разбитой, не ремонтировавшейся, наверное, со времен Щербицкого. Может, Кравчука или Кучмы. Она сама по себе могла стать препятствием для танков.

Но позицию они заняли отменную. Здесь, на азовском побережье, как и на крымском, еще до войны, без всяких разрешений, у самой воды были выстроены дешевые и примитивные халабуды, чтобы принимать на лето туристов. Линия этих халабуд в таких местах, как «дача Януковича», тянулась вдоль побережья сплошной чертой, ведь простых «пэрэсичных громадян» грело самолюбие то, что они отдыхают рядом с Януковичем. Теперь же здесь шла война, война жестокая, бессмысленная и дикая, и халабуды стояли заброшенными, а кое-где и разбитыми артиллерией и минометным огнем. Сейчас было перемирие, и совсем неподалеку стояли миротворцы, но люди не возвращались сюда, не отстраивались, потому что понимали – война не довоевана и в любой момент она может вернуться.