Александр Нагорный - Плач Стали

Правда определяла для него всё – по ней следовала жить, её требовалось отстаивать, только ей можно служить. Высшей формой такого служения в его представлении всегда являлось мщение. Выше всего для народа Горика, для его богов ставился долг кровной мести – единственная угодная предкам и родным богам кровавая жертва.

В близком к современному пониманию слова «святая» для Горислава святой могла быть лишь ненависть. Не злоба или ярость, а сознательная, холодная решимость посвятить мщению всего себя, все силы, всю жизнь. Его отношение к убийцам родных современные люди не смогли бы назвать ненавистью. Это отношение и решимость судьи и палача – почти ничего личного, только правда, только справедливость, без которых просто нет смысла жить.

Он никогда не сомневался в своём праве судить и карать, даже не задумывался о праве. Просто так и не смог принять само понятия «права», оно вызывало в нём брезгливое отторжение, какое у многих людей вызывают половые извращения. Для него «оправданно» всё, что он может сделать ради торжества справедливости.

Горислав ознакомился с историей этого мира, узнал, что некогда и здесь люди жили по святой правде, но пришли иноземцы и отравили душу народа, как вирусные программы искажают работу любой системы. В результате человек, оперируя в системе ложных понятий, неизбежно приходит к нужным выводам, что сам он раб обстоятельств, никто в этом, да и вообще ни в чём не виноват, а главное – правды нет вообще!

Людям с младенчества внушается, что это слишком сложные вещи, чтобы пытаться самостоятельно в них разобраться. Правды нет, любые её версии это тоталитарная идеология ненависти, незачем забивать головы чепухой, гораздо проще поверить в «права человека», в то, что он рождён для счастья, что его жизнь бесценна сама по себе… и одурманивая себя психотропными веществами, скакать в уютном стаде на бесконечном празднике жизни.

Горик, конечно же, знал о религиозных учениях, просто заставил себя прочитать Библию. Ни во что не поверил, да и не пытался – он бы физически не смог преодолеть отвращения к рабству, а сама мысль добровольно признать себя рабом кого-либо или чего-либо вызывала омерзение.

Его весьма позабавила концепция борьбы абстрактных, всеобщих добра и зла с обязательной победой добра, в результате которой мир погибнет. Буквальное же «воплощение любви и добра» представлялось ему настолько естественным, что, вздумай он с кем-нибудь поделиться соображениями, они подпадали бы под закон об оскорблении религиозных чувств.

Варвар ни секунды жизни в новом мире не сомневался, что правда есть, её не убить совершенно, это просто невозможно сделать, и вот же главное доказательство этому – он сам всё ещё живой волей родных богов! Не может быть, чтобы в душах людей голос правды совсем стих. Тем более у этих людей – они же ушли из «нормального» общества, фактически убежали! Горислав исподволь, иносказательно пытался передать свой взгляд на привычные понятия, взвешивал каждое слово, специально прикрывая простые мысли мистическим туманом.

Алёнке мистика просто кружила голову, Андрею вскружила голову просто Алёнка, оба они испытывали чистый восторг от Веснянки, от своих успехов, а пуще всего радовались успехам ребят, собственной нужности. Они во всех притчах видели только светлое, доброе, как дети, считали, что ночь всегда проходит, а день только наступает.

Добро всегда побеждает, и с этого молодых людей было не сбить, да и не ставил Горик перед собой такой задачи. Он считал, что всегда побеждает правда, и она не обязана быть при этом доброй, в чём наивным прекраснодушным восторженным юнцам непременно предстоит убедиться.

Горислав оставил их на время в покое, поскольку ему действительно улыбнулась удача. Дмитрий не задал ни одного вопроса, ни взглядом не выразил отношения. Горислав и на него бы махнул рукой, если бы не тренировочные схватки – в них Дима преображался, на него явно что-то накатывало. Парень отдавался поединку во всю мощь души, не признавая компромиссов, главное – не признавая поражений.

Казалось, что он жил в поединках, от боя до боя, всё, что напрямую не касается боя, для него будто не существовало. То есть не являлось существенным – Дима не производил впечатление зацикленного, заторможенного, ненормального человека, он улыбался шуткам, часто сам был ироничен, отдавал должное и девичье красе, и вкусной пище, да просто элементарному комфорту.

В обыденности жил один ещё довольно молодой улыбчивый, спокойный парень, а с мечом оживал другой – сосредоточенный, коварный, очень терпеливый и решительный боец. Горислав заметил, что ему не достаёт противников, с которыми можно не сдерживаться, за которых не нужно бояться. Горик просто из интереса решил проверить, насколько его хватит, и всё свободное время стал уделять Дмитрию.

Тот, осознав, что это вызов или проверка, с восторгом ринулся Горика убивать, впрочем, ни мало за него не тревожась – благодаря дару богов Горислав за годы упорных тренировок стал пока никем непревзойдённым мастером меча. Схватка насмерть будоражила обоих, хотя Диму всё-таки намного больше. Сам Горик, пожалуй, смог бы убить Дмитрия, но для этого ему потребовалась бы ярость, упоение боем – обычное, в общем-то, Димино состояние.

Изрядно подустав от столь острого развлечения, Горислав улучил возможность поговорить с Димой наедине и спросил просто. – В чём твоя проблема?

– Командир, извини.

Горика всегда смешило это его обычное обращение, он улыбнулся. – Да ладно, по мне так всё нормально – это у тебя проблемы.

– Сильно заметно? – с полуулыбкой спросил Дима, Горик серьёзно кивнул. Дмитрий со вздохом буркнул. – Это война, командир. Вот и бухать мне нельзя…

Горислав не стал скрывать серьёзной заинтересованности. Дмитрий, с трудом подбирая слова, начал рассказывать. Не то, что он пьяный буйный или агрессивный, всё с этим нормально, но случись что, убить или покалечить может запросто. Ему совсем нельзя драться, выпивши, а это для него просто как голым ходить. Он всегда мог постоять за себя и за друзей и совершенно не представляет ситуации, когда нельзя слова сказать в ответ. А где слово, там и без слов короче объясниться, особенно с хамами. Дело совсем не в том, что просыпаются боевые рефлексы, или съезжает сбитая войной планка – он всегда был не прочь подраться. Просто на войне впервые испытал нечто…

– Понимаешь, это походу как героин, – смущенно рассказывал Дима, – ну, или водка. Кому-то пофиг, а других уносит и забирает с первой дозы. Секунды растягиваются в часы, ты всё видишь, как оно на самом деле – отчётливо, ярко… всё делается простым и ясным… ты жив, кто-то умер, часто только потому ты и жив, что кто-то умер раньше. Есть они со своими страхами и злобой… и мы с нашей правдой…