Айя Сафина - Падальщики. Непогасшая надежда [СИ]

А каково вам сейчас осознавать, что всего этого можно было избежать, делай вы правильный выбор?

Наше проклятье началось, когда мы ушли технологиями далеко в будущее, но взяли с собой свою алчность. Прогресс никогда не останавливался. Люди стремились оздоровить свое наследие, избавиться от кровавого позора, выходили на митинги с требованиями прекратить эксплуатацию живых созданий, изобретали альтернативы мясной пище, шубам, развлечениям, призывали оставить Матерь-природу в покое, делая правильный этичный выбор. Но их затыкали. Чиновникам и бизнесменам было невыгодно изменять установленный миропорядок, ведь все в нем работало, как часы. Как тикающие часы на бомбе.

В итоге, человечество проиграло в битве за сострадание. В битве за рассудок. Мы получили по заслугам, колесо человеческих страданий еще долго будет вертеться за весь тот ад, что мы столь высокомерно организовали на земле. Потоп продолжается.

Эта деревня — прекрасное место, чтобы жить здесь. И я завидую тем людям, которым довелось провести в ней то маленькое время, которое отпускается нам для выполнения кармы. Но в то же время мне горестно думать о жильцах. Где они? Что с ними сталось? Их успели эвакуировать? Или же они стали одними из мара?

Деревня лежит далеко от городов. И я сомневаюсь, что их спасли. Скорее всего, они бегают по здешним лесам в поисках пищи или уже давно спят, потому что пища здесь оскудела — человек спрятался в норах.

Мара — отнюдь не мертвецы, как думают многие. Я еще ни разу не встречал гниющего мара. Они смердят, это — факт. Но то — запах засохшей крови и внутренностей людей, окаменевших на их одеждах. Мара — люди, чье астральное тело оторвалось от физического, и теперь блуждает на волнах между жизнью и смертью, пытаясь отыскать свой дом. Душа не может вернуться в тело — не пускает вирус. Но она также не может отправиться в нирвану или переродиться в новом теле, потому что старое еще не умерло.

Они застряли между мирами: неживые, немертвые. И это — божья кара. Мы, должно быть, серьезно разозлили его, раз он решил наказать нас столь жестоким способом. Он обрек нас на вечный ад: мы изгнаны из живого мира в подземелье, а души мара повисли в воздухе без надежды отыскать покой. Мне кажется, иногда во снах я слышу их душераздирающие крики, они молят о прощении, просят избавить от страданий. И мы идем на их зов. Мы убиваем их тела, чтобы души увидели долгожданный свет. Потому что каждый имеет право на перерождение, на еще один шанс попытаться стать лучше. С их убийством мы даем шанс и всему человечеству: когда умрет последний зараженный, мир переродится. На землю вернутся их выстраданные души. Они обязаны быть лучше. Потому что такое терзание души не может пройти бесследно.

Я хочу верить в это. Я хочу верить в то, что Вселенский разум сбавит гнев и простит нас. Пусть не до конца, но хотя бы достаточно для того, чтобы дать нам шанс.

Один последний шанс. О большем мы не просим.

9 декабря 2071 года. 13:20.

Калеб.

Мы подошли к центральной деревенской дороге, откуда в ряды выстроились небольшие дома с садами и огородами. Солнце слабо светило за белесой дымкой, снег покрывал рассыпающиеся крыши домов, деревянные заборы, а в огородах уже лег толстым слоем. Белоснежные горы, испещренные черными лесами, окружали эту долину с востока, севера и запада. В этой лощине человек не живет уже сорок лет, и скажу я вам, это место прекрасно.

Больше всех нас подобными вылазками наслаждается Буддист. Не обращая внимания на Протокол, он снимает шлем, перчатки, обувь, чтобы ступить босыми ногами на землю, потрогать ее, уткнуться лицом в кусты и реки — пропитаться этой жизнью снаружи, как можно глубже. Этим естеством. Этой натуральностью. Этим домом, в котором мы родились и по которому скучаем до истеричного воя.

Буддист — лысый филиппинец и любитель медитаций. Если Падальщики не на заданиях или не на тренировках, он в трансе. На Желяве мы всегда ходим в трико и майках, но он носит лишь трико, демонстрируя каждому жителю базы татуированное изображение сидячего Будды на всю спину, укоризненно взирающего на нас, как на детей, в которых он разочаровался. Все тело Буддиста, даже голову и лицо покрывают строки на санскрите. Не знаю, говорит ли он на мертвом языке, понимает ли смысл всего, что написано. Фунчоза говорит, что в этих письменах определенно скрывается рецепт супа или методические рекомендации из Камасутры. Буддист никогда не говорит о смысле надписей на своем теле, но мы ведь татуировки не для красоты делаем. Они — часть нас, наше внутреннее Я, обличенное в рисунки и слова, а значит веды, мантры, священные писания — вот, что должно быть на Буддисте. Сам он говорит, что прочтет нам эти письмена, когда придет время. Или, как говорит Фунчоза: когда суп будет готов.

Интересный факт, о котором знаем лишь мы с Тессой и Бриджит: буддистом Ноа стал после своей смерти. Восемь лет назад он умер во время прорыва базы — осколок гранаты раскурочил его грудину, и ему пересадили сердце. Шрам после торакотомии он спрятал за ведическими текстами на санскрите, никто даже не замечает эту полоску. Но мы знаем еще больше: сердце Буддиста ненастоящее, бионическое — как моя рука. Вращающийся титановый диск качает кровь по всему телу Буддиста, магнитная левитация предотвращает износ компонентов. Фактически он может жить вечно, если остановить старение организма. И я часто задаюсь вопросом: а есть ли у Буддиста душа, если у него нет сердца? Он призывает нас вспомнить наше милосердие, с которым мы родились, но в тоже время сам преисполнился им, когда из него вырезали человеческое сердце. Может, милосердие и человек — вещи несовместимые?

Деревня — небольшая. Здесь всего около двадцати одноэтажных домов с участками, здесь даже асфальта нет, а только обычные гравийные дорожки.

Мы не теряем времени и сорок бойцов собираются у входа в деревню, чтобы отправиться на поиски того, ради чего мы действительно прибыли сюда.

— Итак, я на разметке территории, — у меня всегда лучше остальных получается выстраивать выгодные позиции бойцов для отражающих тактик, если вдруг мы столкнемся с врагом. — У кого список Федора?

В толпе бойцов началось шевеление, желтые измятые кусочки бумаги передали Тессе. Она больше всех разбиралась в этих терминах и каракулях.

— Отлично. У нас есть, — я сверился с часами, — полтора часа на разгильдяйство, не тратим время и начинаем вынужденный грабеж!

Тесса тут же начинает зачитывать список.

— Так, кто возьмется за семена?

— Мы пойдем! Мы там уже все знаем, — тут же откликается Перун.

Тесса отдает им один листок. Группа солдат немедленно направляется к нужному дому.

— Маринады!