Джек Вэнс - Избранные произведения. Том III

Аргументы Ульварда встречали непробиваемые стены упорства. Довольно мрачно он спустился к капсуле попрощаться с гостями. Когда все взошли, то выразили свою особую благодарность:

— Брухам, это было абсолютно чудесно!

— Тебе никогда не узнать, как мы наслаждались этой прогулкой, ламстер Ульвард!

— Воздух, простор, одиночество — я никогда не забуду!

— Это было намного большим, чем можно сказать. Вход закрылся. Ульвард стоял, довольно вяло махая. Тед Сиихо потянулся нажать пусковую кнопку. Ульвард прыгнул вперед и застучал по люку.

— Подождите! — взревел он. — Есть несколько вещей, которые я должен сделать. Я еду с вами!

— Входите, входите, — сердечно говорил Ульвард, открывая дверь троим друзьям: Кобле и его жене Юлии Сансон, и юной, симпатичной кузине Кобле Ландине. — Рад вас видеть!

— И мы рады приехать! Мы так много слышали о твоем чудесном ранчо, что были просто на иголках и в нетерпении весь день!

— Ох, да заходите же! Здесь нет ничего волшебного!

— Возможно, нет для вас — вы здесь живете! Ульвард улыбался.

— Да, должен сказать, я живу здесь, и пока мне это нравится. Не хотите ли приступить к ланчу, или, возможно, вы предпочтете несколько минут погулять вокруг? Я только что закончил небольшие изменения, но счастлив сказать, что уже все в порядке.

— Можно, мы сначала посмотрим?

— Конечно. Выход вот. Пока стоим так. Теперь — вы готовы?

— Готовы.

Ульвард щелкнул раздвигателем стен.

— О-о! — выдохнула Ландина. — Это прекрасно!

— Простор, открытость чувств!

— Смотри, дерево! Что за чудесная симуляция!

— Это не симуляция, — сказал Ульвард. — Это настоящее дерево! — Ламстер Ульвард, вы говорите правду?

— Конечно, да. Я никогда не лгу прелестным юным леди. Пойдемте по этой тропе.

— Ламстер Ульвард, эта скала такая убедительная, она пугает меня.

Ульвард ухмыльнулся.

— Это хорошая работа. Теперь — обернитесь. Гости повернулись. Они смотрели на огромную золотую саванну с отдельными сине-зелеными деревьями. Над панорамой царил деревенский домик, дверь открывалась в гостиную Ульварда.

Группа стояла в безмолвном восхищении. Потом Юлия вздохнула.

— Простор. Настоящий простор.

— Могу присягнуть, я вижу целые мили, — сказал Кобле. Ульвард улыбался, чуть-чуть задумчиво.

— Рад, что вам понравилось мое маленькое убежище. Как насчет ланча? Настоящие водоросли!

Эдвер Тиссел — новый консул Объединенных Планет на Сирене. Местное общество кастовое, оно подчинено множеству негласных правил. Все свободные граждане, включая инопланетян, должны носить подобающие их статусу-«стракху» маски, общаться только в стихах и под аккомпанимент особых музыкальных инструментов. Маска Лунной Моли, которую вынужден носить новичок, означает, что ее носитель — ничто, пустое место.

Тем временем, на планету прибывает убийца, прекрасно знающий местные обычаи. Он убивает одного из инопланетян, скрывается под его маской, и начинает охоту на консула.

Как чужаку Эдверу с его нулевым стракхом спастись и разоблачить убийцу?

Ковчег был безупречен. Даже по самым строгим сиренийским стандартам он казался совершенным произведением искусства. Обшивка мягкого черного дерева скрывала швы, платиновые заклепки были утоплены внутрь и плоско отшлифованы. Массивный, широкий, устойчивый, как сам берег, ковчег, однако, не обнаруживал ни тяжеловесности, ни небрежности линий. Нос выпячивался, словно лебединая грудь, высоко поднятый форштевень, изгибаясь вперед, поддерживал железный фонарь. Двери были вырезаны из пестрых пластинок черно-зеленого дерева, многочисленные окошки застеклены квадратиками слюды — розовыми, голубыми, бледно-зелеными, лиловыми. Нос служил для подсобных помещений и комнат рабов, а в средней части ковчега размещались две спальни, столовая и гостиная, выходящая на наблюдательный мостик на корме.

Таков был Дом; однако владение им не вызвало в Эдвере Тисселе приятной гордости собственника. Ковчег обветшал. Ворс на коврах поистерся, резные перегородки покрылись узором из трещин, железный фонарь проржавел и обвис. Семь десятков лет назад первый хозяин ковчега воспел славу его строителю, да и сам удостоился не меньших почестей; передача Дома во владение — а она означала несравненно больше, нежели обычная сделка — повышала престиж обоих. Те времена давно миновали. Теперь при взгляде на ковчег не возникало и мысли о престиже. Эдвер Тиссель прекрасно понимал это, но ничего не мог поделать — этот ковчег был лучшим из того, на что он был вправе рассчитывать. Он жил на Сирене всего три месяца.

Тиссель сидел на задней палубе и упражнялся в игре на ганге — небольшом, с ладонь, инструменте, похожем на цитру. В ста ярдах от него, омываемая прибоем, белела полоса пляжа; за ней стеной поднимались джунгли, и надо всем этим, на фоне безоблачного, как всегда, неба — черные силуэты скал. Мирэль мерцала над головой, подернутая белой дымкой — казалось, лучи пробиваются сквозь невидимую паутину; поверхность океана светилась ровным перламутровым сиянием. Этот пейзаж стал для Тисселя таким же привычным — правда, не таким утомительным — как ганга, над которой он корпел уже два часа, разучивая новые аккорды, чередуя гармонические последовательности… Отложив гангу, он принялся за зачинко — маленькую шкатулку, усеянную клавишами, на которой играли правой рукой. При нажатии клавиш воздух прорывался сквозь клапаны, расположенные внутри, и инструмент звучал, подобно гармонике-концертино. Тиссель бегло и почти без ошибок проиграл десяток гамм. Из шести инструментов, которые он упорно осваивал, зачинко был самым послушным (не считая, конечно, химеркина — шумной, лязгающей трещотки из дерева и камня, предназначенной исключительно с рабами).

Тиссель поупражнялся еще минут десять, отложил зачинко, размял затекшие пальцы. Здесь, на Сирене, все его свободное время поглощали инструменты: химеркин, ганга, зачинко, кив [56] Кив — пять рядов эластичных металлических полос, по четырнадцать в каждом ряду. Звук извлекается путем прикосновения к полосам, перебирания или скручивания их. , страпан, гомопард [57] Гомопард — один из немногих сиренийских электромузыкальных инструментов. Генератор вырабатывает звук, подобный пению гобоя, который изменяется, вибрирует, повышается и понижается с помощью четырех клавиш. . Он разучивал гаммы в девятнадцати тональностях и четырех ладах, бесчисленные аккорды, интервалы, о каких и слыхом не слыхали на Внутренних Планетах. Все эти трели, арпеджио, легато; вибрато и назализации; пощелкивания и присвистывания; приглушение и удлинение обертонов… Тиссель занимался этим с мрачным упорством обреченного. Он давно уже забыл, что когда-то видел в музыке источник наслаждения… Глядя на инструменты, Тиссель с трудом подавил внезапное желание швырнуть все шесть в безмятежные воды Титаника…