Джек Вэнс - Избранные произведения. Том I

— Удержим, удержим!

— Докажите!

Птенцы бросились на него. Фарнол бойко пригибался и уворачивался, но в конце концов оказался лежащим ничком, а птенцы расселись у него на спине.

— Опять мы победили! — Щипок острым как бритва клювом заверил это утверждение. За первым последовали еще четыре или пять щипков. Пельграны радостно заворковали.

— Сладкое мясо!

— И новый соус мне нравится!

— Соус вкусный, объеденье!

Фарнол ощутил на себе жадные язычки, вытерпел еще пару укусов, после чего птенцы стали вялыми и прекратили болтать.

Краденый покой оказал свое действие. Один за другим молодые пельграны валились на подстилку гнезда и засыпали. Фарнол поднялся, бешено соображая, что делать. Он выбросил из гнезда свои башмаки и мешок, затем повернулся к ближайшему птенцу, нагнулся и с усилием взвалил его на плечо. С этим грузом он вскарабкался на стену гнезда, свалил пельграна на ту сторону и сам благополучно приземлился на скальный уступ. Его вещи все так же валялись кругом.

Отыскав взглядом меч, он подобрал оружие и с удовольствием отрубил голову спящему младенцу. Череп птенца еще не окреп, и несколько ударов камнем раздробили его. Копаться в содержимом было омерзительно, но Фарнол почувствовал себя вознагражденным, обнаружив у основания черепа камень: не больше горошины, твердый, как гранит, пестревший голубым и охрой и подернутый черными блестками.

Дочиста вытерев камень, юноша спрятал его в кошель и очень поспешно оделся, предчувствуя, что мать убитого пельграна вот-вот вернется.

Спустившись с уступа, он поспешил вниз по осыпи, надеясь скрыться в лесу Боскаж. Он старался не приближаться к многочисленным в этой местности гнездам других пельгранов и на ходу то и дело поглядывал в небо. Казалось, прошла целая вечность, пока беглеца наконец не скрыла долгожданная лесная тень. Из-под сводов старых деревьев Фарнол снова взглянул на небо и увидел, как крылатый силуэт спускается к гнезду.

Мать вернулась к своему поредевшему выводку.

Приземлившись, она несколько мгновений молчала, а потом раздался вопль, прозвучавший тем ужаснее, что эхо его заметалось среди утесов, — стихийный взрыв горя и бесконечной ярости. Фарнол Каржский скорчился от этого звука и не раздумывая прижал к лицу маску хамелеона, после чего замер неподвижно, сливаясь с окружением.

Крики раздавались над землей, уносили страстные проклятия к реке Дерне. Когда замер последний, замолчавшая мать снялась с уступа и полетела расширяющимися кругами, как опытная охотница. Фарнол стоял, обратившись в камень, пока усилившееся ощущение жара не напомнило ему о цели похода. Он поднял лицо к пустому лиловеющему небу. Матери пока что не было видно. Юноша снял маску. Она невыносимо стягивала кожу, а защитить могла, лишь пока он сохранял неподвижность. Под надежным укрытием ветвей Фарнол зашагал вниз.

В лесу стоял полумрак, отчетливая тропа ложилась под ноги, но путь его не был легок. Разрушительное действие снадобья все настойчивей напоминало о себе. Губительный жар горел в каждом нерве, нагло оповещая о продвижении яда. Боль, как и предсказывал дядюшка Дражен, усиливалась с каждым днем.

От боли Фарнола немного отвлекало чувство голода — провиант, полученный от Тчерука, пропал, а в лесу Боскаж нечем было подкрепиться. Еще сильнее занимала его мысли черная тень, временами мелькавшая в просветах ветвей. Широкие крылья, круглое брюхо, острый профиль. Пельгран продолжал охоту.

Фарнол спешил, насколько возможно спешить в незнакомом лесу, — его, как видно, занесли далеко от тропы, по которой он шел сюда. Стволы в этой части леса изгибались, подобно лукам, и были увенчаны пучками длинных, прозрачных, сетчатых листьев. Землю устилал черный ковер ренуллты, питаемой слезами тягучей плаксивицы. На ветках плаксивицы селились колонии светящихся большеголовых букашек, рыдавших сладкими женскими голосами. Воздух дрожал от тихих стонов и причитаний.

Терзаемый голодом, Фарнол оторвал одно насекомое от ветки и внимательно рассмотрел. Тяжелую, как молоток, голову украшали перышки антенн и выпуклые багровые глазки, а три отдела тощего тельца покрывал хитин. Общий вид не вызывал аппетита, но поесть было необходимо.

Словно уловив его намерения, плененная букашка возвысила мелодичный голосок в унылой невнятной жалобе. Сестры подхватили ее крик, и горестный хор принялся упрекать похитителя под аккомпанемент частого трепета крылышек. Дрогнули деревья и кусты. Крошечные голоса слились в гармонии. Их звук привлек внимание темной фигуры, кружившей над лесом на распростертых крыльях.

Порыв ветра, упавшая тень — мать — рванулась к земле. Фарнол едва успел выхватить маску хамелеона и приложить ее к лицу. Он лежал, прижавшись к влажной земле, упругой от поросли ренуллты и палой листвы. Должно быть, и его тело выглядело со стороны черным, упругим, пестрым от листьев. Мать обошла рощицу, поворачивая голову из стороны в сторону. Взгляд ее красных глаз разил копьем. Фарнол не решался смотреть прямо на пельграна, опасаясь, что тварь ощутит тяжесть взгляда, и следил только за ее ногами, расхаживавшими взад-вперед.

Горящий взгляд ее не проник сквозь защиту маски, а понять отчаянные призывы букашек она, как видно, не умела.

Трижды она замирала, словно принюхиваясь, но запах тягучей плаксивицы забивал все, и несчастная мать только щелкала в досаде клювом.

Обиженно ухнув, тварь поднялась на крыло.

Фарнол полежал еще несколько минут, потом, решив, что небо вполне очистилось, встал и пошел своей дорогой. На ходу он осматривал небо, но за час с лишним не заметил ничего нежелательного. Затем пельгран вернулся — прошел низко над вершинами, так близко, что Фарнол заметил блеск самоцветного узора у нее на груди; так близко, что тварь вполне могла бы уловить движение. Скорее всего, и уловила, потому что заскользила по сужающейся спирали над местом, где прятался человек, полдюжины раз прошла у него над самой головой и наконец, раздраженно дернув крылом, улетела.

Когда она растаяла в солнечном сиянии, Фарнол двинулся дальше. За несколько часов он ушел недалеко — стал медлителен от голода, жажды и жжения внутри. Около полудня путник задержался, чтобы подкрепиться горстью жемчужных грибов, ободранных с упавшего ствола. Огонь у него в животе от этого словно разгорелся ярче, — как видно, грибы не желали перевариваться. Еще через час он добрался до просеки горного Боскажа — широкой полосы земли, где ничего не росло, а земля почернела от давно забытой катастрофы. Посреди просеки возвышался гладкий купол, на его черных стенах переливались блики, подобные игре света на мыльном пузыре. Обычная осторожность требовала обойти его подальше, но сегодня Фарнолом правил голод. Короткий взгляд в небо не обнаружил угрозы. Шагнув из-под защиты деревьев, юноша быстрым шагом пошел к куполу. Он не покрыл и половины расстояния, когда над головой возник черный силуэт. Лезть за маской было поздно: мать высмотрела добычу и устремилась к ней, как метко нацеленное пушечное ядро.