Джек Вэнс - Избранные произведения. Том I

В сезон караванов конюшня всегда оказывалась забитой и шумной, но с сезона минула уже четверть года. Нынче стойла, предназначенные для раздельного размещения животных, служили приватными уголками и, на взгляд Петри, вполне подходили для общения с одной дамочкой для удовольствий, понравившейся ему больше прочих. Он скопил достаточно, чтобы заплатить ей, — насобирал потертых медяков под кроватями пьяных купцов, пока выносил их вонючие ночные горшки. Девушка должна была освободиться к этому часу. Уж точно она предпочтет лечь с ним, приятным и невинным парнем, нежели с теми мужланами, что приходили в «Днище-и-брюхо», прежде чем направиться в «Дом услад» тетушки Меридель — обнесенное высокой стеной здание, в котором коротали вечера прекраснейшие из городских жриц любви.

И вот Эмеральдина уже показалась в дверях — пухлые губки, зрелое тело, золотые завитки на округлых плечах — и нахмурилась, вместо того чтобы улыбнуться. Ее глаза сузились до щелочек. Надув губки, красавица сжала кулачки.

— Что это? Конюшня? И где мой сюрприз?

— Здесь, — сказал Петри, сняв шляпу и взмахнув ею, словно рассказчик историй. — Плата в десять медяков, честное слово.

Он раскрыл ладонь, чтобы она могла увидеть деньги.

Девушка чуть расслабилась, но не приблизилась к Петри, несмотря на его поклон и еще один взмах шляпой.

— Петри, ты хороший парень, но, боюсь, ты неправильно меня понял. Я проститутка и останусь таковой до смерти. Но я не сплю с детьми. Ты еще не вырос, парень. Подойди ко мне через год или два, когда подрастешь, и мы оба сможем получить от этого удовольствие.

— Но… я вполне взрослый. — Петри старался изо всех сил, чтобы его голос звучал достаточно низко для мальчишки.

Глаза Эмеральдины сузились вновь.

— Если это так, Петри, значит ты — гном. Если с детьми я не сплю, заботясь о них самих, то с гномами не ложусь из соображений гордости. Как ты наверняка знаешь, это наши обычные требования. Ну что, ты вправду гном, притворяющийся мальчишкой? Уверена, что мастер Геримар, давший тебе работу из жалости, как сироте, с интересом узнает…

Петри почувствовал раздражение. Такая новость стала бы катастрофой. Кроме того, он был не гномом, а всего лишь очень невысоким мужчиной.

— Нет! Я не гном! Я просто… Один парень в доках сказал, что спал с женщиной, а он всего на полгода старше меня! — Тот был старше лишь внешне, поскольку на самом деле в прошлый сезон засухи Петри исполнилось тридцать.

Девушка фыркнула.

— Если ты имеешь в виду Кательберта, то ему пятнадцать, просто он очень молодо выглядит. И все время врет по поводу своего возраста. Но ты, юный Петри, — она подошла ближе, поднесла руку к его лицу и провела пальцами по щеке, остававшейся мальчишески гладкой благодаря удалению волос, — ты, парень, еще слишком юн. Я понимаю твое любопытство и ценю стремление заплатить мне. Вот что я скажу тебе: ты можешь посмотреть на все, что хочешь, на все, что ждет тебя, когда ты подрастешь, чтобы впоследствии первый взгляд на женское тело не отпугнул тебя.

Девушка вплыла в конюшню; Петри ввалился следом, не смея даже прикоснуться к ее бедру и к ложу, которое он приготовил из краденой соломы и позаимствованных простыней. Чуть меньшее, чем стойло для бегового таракана, оно могло стать уютным гнездышком для любовников.

— Садись здесь, — велела она, указав на дальний угол постели. — И будь хорошим мальчиком, даже не думай распускать руки. Это образование, а не развлечение.

Петри сел там, где она велела, проклиная суеверие, заставлявшее его притворяться мальчишкой. Не медля более, девица подняла полосатые юбки, обнажив сначала колени в ямочках, затем пышные белые бедра, затем — он вздохнул, когда она отвела юбки одной рукой и нащупала в корсаже ключ, открывавший доступ к заветным секретам.

— ПЕТРИ! Ленивое грязное отродье! Горшки все еще немытые!

При реве Геримара Эмеральдина поморщилась, дернула плечами и уронила юбки, а Петри вскочил на ноги.

— Лучше иди, мальчик, или потеряешь свою…

— Проклятье, ПЕТРИ! Если я найду тебя бездельничающим в теньке, то так наподдам твою тощую задницу, что будешь лететь до самых доков…

Петри в порыве вожделения бросился вперед, но Эмеральдина схватила его за руку, с силой разжала ладонь и вынула медяки, словно семечки из дыни.

— Ты ведь не собирался лишить меня заработка, — приторно молвила она, опуская монеты в карман в просторном рукаве.

Петри вырвался; ее смешок преследовал его в жарком воздухе, когда Геримар, огромный и пурпурный от ярости, схватил его за ухо, отлупил по спине поленом и швырнул в руки повара. Тот настучал Петри ложкой по голове и вскоре уже наблюдал, как парень отчищает самые грязные котелки, да так, что кожа слезает с пальцев. Петри отнюдь не обрадовался, услышав, что Эмеральдина и Геримар разговаривают. Скажет ли она хозяину про солому и простыни? Если да, то он точно покойник.

Солнце село, мягко источая насыщенный алый свет, но Петри работал до самой глубокой ночи, когда он, к удовлетворению повара, дочистил последний обеденный котелок. Геримар поймал его у двери.

— Ты бездельничал все утро. За это не будешь спать. Сиди до рассвета здесь или где-нибудь еще.

Петри нашел удобное место под кучей мусора через две улицы, но неудачи преследовали его и там: посреди ночи по улице пробежал карманник, за которым гнался один из городских ночных стражников, тяжелым топотом будя горожан. Петри проснулся, когда вор наступил на него и, споткнувшись, упал. Парень громко вскрикнул; карманник с проклятьями вскочил и бросился бежать. Петри с трудом поднялся, слыша более тяжелые шаги, и одной рукой нащупал что-то мягкое и комковатое. Полусонный, он не сообразил быстро отшвырнуть эту вещь в сторону, а схватил как раз в тот момент, когда из-за угла выбежал стражник.

Очень скоро он стоял перед сержантом стражи со связанными руками, а свидетельство грабежа лежало на столе. Богатый мешочек из бархата — женская сумочка, щедро украшенная вышитыми цветами и благоухающая духами, теперь была пуста: когда сержант ее открыл, на стол с мелодичным, но грозным звоном посыпались золотые терции и серебряные монеты местной чеканки.

— Ну что, парень, — начал сержант. Он был высок, грузен и явно с трудом застегивал пуговицы своей ярко-желтой формы. У стены позади него стояли двое мужчин, один сжимал рукоять плети. — Ты ведь маленький воришка, не так ли? Я видел тебя в «Днище-и-брюхе», шарившим в поисках медяков, — и это твоя работа, не сомневаюсь.

— Я не… это не…

— Ты хочешь, чтобы я поверил, что кто-то просто прошел мимо и уронил красивую женскую сумочку с золотыми и серебряными монетами тебе на голову, пока ты невинно… Что ты делал в том переулке, кстати?