Джек Вэнс - Избранные произведения. Том I

Раздались вежливые хлопки. Вдалеке, на мокром спуске, еще один придурок ринулся в грязевую яму.

Собирался дождь. Они были в гостинице, где остановились Рогол Домедонфорс и его помощница по имени Т'силла. Девушка положила перед собой серебряный шарик и три посеребренных наперстка.

— Ах! — сказал Тибальт. — Старинная игра — шарик и наперстки.

Он вновь обернулся к Роголу Домедонфорсу-младшему.

— Отменное зрелище, — заявил он. — Только ты ведь знаешь, что это все неправда. Луна была поглощена, когда безжалостное Правило Боде столкнулось с неодолимым Пределом Роша!

— Истинная физика творит скверные спектакли, — сказал маг.

Т'силла стала передвигать наперстки так быстро, что у Тибальта зарябило в глазах.

Он указал на средний.

Шарик обнаружился под ним; Т'силла резко накрыла его наперстком и снова поменяла их местами.

Тибальт указал на левый.

Она подняла колокольчик и, увидев шарик, чуть нахмурила брови.

— Прислушайся к дождю, — сказал Рогол Домедонфорс-младший. — В этом году людей ждет сказочный урожай. Пройдут ярмарки, фестивали, страда будет веселой и бурной. А потом грянут Пиры урожая!

— Да, — сказал Тибальт. — А ведь говорили, что ветровой режим не будет прежним. Что мы не увидим уже традиционной смены времен года. Что трансформируется сама динамика солнечной активности. Я рад, что мрачные пророчества не сбылись. Разумеется, ты натыкался на них, когда был Хранителем Музея человечества?

— Я читал в основном древние книги, — сказал маг. — В них почти ничего нет о магии, главным образом о науке.

— Но ты, конечно…

— Я уверен, там есть немало философских и научных трудов, — сказал Рогол Домедонфорс-младший. — Я оставляю их людям с невеликим биением мысли.

Т'силла прекратила двигать наперстки, от которых уже рябило в глазах. Она вопросительно смотрела на Тибальта.

— Нигде, — сказал он. — Шарик — в твоей руке.

Не выказывая раздражения, она уронила шарик на стол и накрыла его наперстком, а два других поставила рядом.

— Значит, ты не вернешься в Музей человечества? — спросил Тибальт, натягивая шапку из лягушачьей кожи.

— Может, и вернусь, когда уберут урожай, — через полгода, не меньше. Может, не вернусь.

Т'силла вновь переставила наперстки.

С мокрого спуска донесся вопль идиота, въехавшего в грязь пузом.

— Когда даешь людям то, чего они хотят, — сказал Рогол Домедонфорс-младший, — они неизменно выворачивают все наизнанку.

Дорога на юг оказалась тяжкой, хотя почти все селяне пребывали в добром расположении духа, ибо предвкушали неслыханный урожай. Они пускали Тибальта на ночлег в негодные амбары и приглашали разделить с ними скудную трапезу, словно не испытывали нужду, а пировали.

Прошло немало месяцев, прежде чем на золотом закате путник Тибальт увидел зеленый фарфоровый дворец, вмещавший Музей человечества.

Издалека казалось, что дворец затейливым образом вырезан из цельного куска селадона; в вечерних лучах башни и шпили окутывало мягкое изумрудное сияние. Тибальт ускорил шаг, надеясь добраться до места засветло.

Осмотр на скорую руку подтвердил, что все надежды Тибальта сбылись. Фолиант за фолиантом на многих и многих языках; чертежи и географические карты; планы городов, давным-давно обратившихся в руины. В более просторных залах — экспозиция за экспозицией, повествующие об эволюции животного и растительного царств, а также человечества. Машины — одни спроектированы, чтобы летать по воздуху, другие, кажется, для странствий в глубинах вод. Металлические гуманоиды, назначение которых осталось для Тибальта загадкой. До наступления темноты он обнаружил, что в самой северной из башен расположена обсерватория, оснащенная восхитительно гигантской подзорной трубой.

Он нашел галерею портретов прежних Хранителей Музея. Много месяцев назад, когда Тибальт прощался с Роголом Домедонфорсом и Т'силлой, девушка вручила ему сложенный и запечатанный лист бумаги.

— Что это? — спросил он.

— Придет время, когда он тебе понадобится. Тогда и сломаешь печать, — сказала она. Все эти месяцы послание приятно тяготило его карман.

Он шагал вдоль ряда портретов и замер лишь у изображения настоящего Рогола Домедонфорса, жившего в седой древности. Тибальт шел по галерее, словно ступал по оси времени; он наблюдал за переменой в костюмах — от вздыбленных воротников со скошенными концами до приспущенных бретелей. На последнем парадном портрете перед дверью Хранителя был изображен Рогол Домедонфорс-младший. Тибальт отметил его отдаленное сходство с первым Роголом: своенравный вихор, угрюмая складка в уголке рта, длинная шея. Одни и те же черты, миновав множество поколений, вдруг проявились в тезке — невероятно, но факт.

Дальше, у самой двери, висела пустая рама; в центре очерченного ею куска стены виднелись четыре канцелярские кнопки.

Тибальт достал из кармана сложенный и запечатанный лист, сломал восковую печать и развернул бумагу.

Он увидел самого себя, нарисованного коричневым карандашом, в шапке из лягушачьей кожи. Подпись внизу гласила: «Тибальт Научник, Шапка из Лягушачьей Кожи. Последний Хранитель Музея человечества». Портрет был великолепен, хотя подпись Тибальта смутила. Когда же Т'силла — между игрой в наперстки и следующим дождливым утром, когда они расстались, — успела создать этот прекрасный рисунок?

Он прикрепил лист к стене — тот идеально вписался в раму. Тибальт ощутил, что он дома, что именно здесь — его место.

Он заметил также, что, когда ночная тьма сгустилась, стены галереи начали светиться бледно-голубыми огнями, и чем чернее становилась заоконная мгла, тем ярче разгорались огни. Он выглянул наружу из кабинета и увидел, что точно так же сияет весь Музей.

Он нашел писчий инструмент и бумагу, расчистил место на столе и начертал на самой верхней странице:

ПРАВДИВАЯ ДОСТОВЕРНАЯ ИСТОРИЯ НАШЕГО СОЛНЦА

Тибальт, Шапка из Лягушачьей Кожи,

Хранитель Музея человечества

Он работал почти всю ночь. Стены поблекли, а восточный горизонт окрасился багрянцем.

Тибальт потянулся. Он едва набросал общую схему рождения, взросления, старения и смерти звезд. Пока это казалось достаточным; нужно будет посоветоваться с книгами и найти еды. Он проголодался: накануне вечером он доел последнюю горсть поджаренной кукурузы — ею Тибальта угостили на ферме перед лесом, за которым стоял Музей человечества. Наверняка в округе есть какая-нибудь еда.

Он вышел из зеленого фарфорового Музея и посмотрел на восток.

Вставало помрачневшее солнце — щербатое, как треснувшее яйцо. На подбородке солнца развевались клочья огненных волос; они росли и укорачивались за считаные мгновения.