Сидни Шелдон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Его отвели в сторону, подальше от ревущего ужаса пневмопровода. Что-то влажное — кровь, дождь или слезы — текло по щекам, но для него это уже не имело значения. Все кончилось.

Ему удалось приоткрыть один глаз и сквозь узкую щелочку Джад смутно различил силуэт Макгрейви.

— Жена Демарко, — прошептал он. — Мы должны поехать к ней.

Макгрейви, не шевелясь, смотрел на него. И Джад понял, что тот ничего не услышал. Напрягая последние силы, он прошептал вновь: «Анна Демарко… Она…, в доме…, помогите».

Макгрейви отошел к полицейской машине, взял микрофон и передал необходимые инструкции. Джад едва стоял на ногах. Чуть в стороне он увидел лежащее на земле тело и понял, что это Рокки Ваккаро. «Мы победили, — думал он. — Мы победили». Мысленно он вновь и вновь повторял эту фразу. Теперь он хотел лишь услышать, что Анна в безопасности.

Джад благодарно кивнул.

Макгрейви взял его под руку и осторожно повел к выходу. Каждый шаг отдавался болью. Подходя к машине, Джад заметил, что дождь кончился. Резкий декабрьский ветер разогнал облака, и показалось голубое небо. На западе мелькнул первый луч света, и солнце начало пробивать себе путь, становясь ярче и ярче.

Погода обещала прекрасное Рождество.

Афины, 1947 год

Через запыленное ветровое стекло машины начальник полиции Георгиос Скури наблюдал, как в деловой части Афин в каком-то медленном танце по очереди падают административные здания и отели, словно выстроенные в несколько рядов гигантские кегли в некоем космическом кегельбане.

— Через двадцать минут будем на месте, — пообещал ему сидевший за рулем полицейский в форме. — На улицах совсем нет транспорта.

Скури рассеянно кивнул, не отрывая глаз от домов. Этот оптический обман всегда зачаровывал его. В мерцающем зное безжалостного августовского солнца плавные воздушные волны обволакивали дома, и казалось, что те низвергаются на улицы красивейшим водопадом из стекла и стали.

Часы отсчитали десять минут после полудня, и на пустынных улицах лишь изредка попадались прохожие. Завидев три полицейские машины, на полной скорости несущиеся на восток, в направлении аэропорта Элленикон, расположенного в тридцати километрах от центра Афин, разомлевшие от жары пешеходы не проявляли особого любопытства и лишь провожали их мимолетным взглядом. Начальник полиции ехал в первой машине. В рядовых обстоятельствах он остался бы в своем удобном и прохладном кабинете, послав подчиненных работать под открытым небом в столь ослепительный и жаркий полдень. Однако на этот раз обстоятельства оказались далеко не рядовыми и потребовалось личное присутствие Скури по двум причинам. Во-первых, в течение дня в аэропорт будут прибывать самолеты с высокими гостями из разных стран мира. Необходимо позаботиться о том, чтобы их достойно встретили и без лишней волокиты провели через таможню. Во-вторых, и это самое главное, в аэропорт нагрянут репортеры и операторы кинохроники. Скури отнюдь не был дураком и, бреясь сегодня утром, решил, что, если в киножурнале покажут, как заботливо он обращается со знаменитостями, это нисколько не помешает его карьере. Судьба преподнесла ему редкий подарок — на вверенной ему территории происходит событие мирового значения, и было бы просто глупо не воспользоваться такой сенсацией. Он подробно обсудил представившуюся возможность с двумя самыми близкими ему людьми — женой и любовницей. Анна, безобразная и злобная женщина средних лет, родившаяся в крестьянской семье, приказала ему держаться подальше от аэропорта и не высовываться, чтобы никто не мог обвинить его, если что-то пойдет не так. Мелина, его добрый и прекрасный ангел, посоветовала ему лично приветствовать знаменитостей. Она согласилась с ним, что подобное событие может сразу же вознести его на вершину славы. Если Скури справится со своими обязанностями, ему по крайней мере обеспечена прибавка к зарплате, а если Бог того пожелает, его могут назначить комиссаром полиции, когда нынешний комиссар уйдет на пенсию. Он в сотый раз пожалел, что судьба так жестоко посмеялась над ним, дав ему в жены Анну и сделав Мелину его любовницей.

Сейчас Скури думал о том, что ему предстоит сделать в ближайшие часы. Следовало убедиться, что в аэропорту все пройдет гладко. Он взял с собой дюжину своих лучших людей. Скури прекрасно понимал, что главное — контроль над прессой. Его поразило огромное количество журналистов из ведущих газет и журналов, понаехавших в Афины со всего мира. Самому Скури пришлось шесть раз давать интервью, и каждый раз ему задавали вопросы на ином языке. Его ответы переводились на немецкий, английский, японский, французский, итальянский, русский. Едва он стал входить во вкус своего нового положения знаменитости, как ему позвонил комиссар полиции и предупредил, что начальнику полиции не стоит делать публичные заявления по поводу судебного процесса об убийстве, который еще не начался. Скури не сомневался, что комиссаром руководила ревность, но решил не спорить с ним и в дальнейшем отказался от интервью. Однако комиссар, конечно, не станет выражать недовольства, если он, Скури, окажется в аэропорту в самой гуще событий в то время, когда операторы кинохроники будут снимать прибывающих знаменитостей.

Машина на скорости выехала на проспект Сигру и резко повернула налево к морю в направлении Фалерона. У Скури засосало под ложечкой. До аэропорта оставалось лишь пять минут езды. Он пересчитал в уме всех знаменитостей, прибывающих сегодня в Афины до наступления темноты.

Арман Готье страдал от воздушной болезни. В его душе давно укоренился страх перед полетом, что объяснялось чрезмерной любовью к самому себе и собственной жизни. Эта любовь вместе с воздушными бурями, обычными летом у побережья Греции, привела к тому, что его сильно тошнило. Арман был рослым человеком. Высокий лоб, аскетическая худоба делали его похожим на ученого, с губ не сходила язвительная усмешка. В двадцать два года он стал одним из основателей «новой волны», внесшей свежую струю в развитие французской кинематографии, а затем добился еще большего успеха на театральном поприще. Признанный теперь одним из лучших в мире режиссеров, он вовсю пользовался своим положением. Если не считать последних двадцати минут, Готье остался доволен полетом. Стюардессы узнали его и старались угодить, притом не только в пределах своих служебных обязанностей, но и явно намекая, что вполне доступны для другой «деятельности». Некоторые пассажиры подходили к нему во время полета, чтобы выразить свое восхищение его фильмами и театральными постановками. Однако сам он заинтересовался хорошенькой английской студенткой, которая училась в колледже Святой Анны Оксфордского университета и писала диссертацию на получение ученого звания магистра гуманитарных наук. Ее научная работа была посвящена театру, и основное место в ней отводилось Арману Готье. Они оживленно беседовали, и все шло хорошо до тех пор, пока студентка не заговорила о Ноэль Паж.