Роберт Хайнлайн - Избранные произведения в одном томе

Пит вернулся к месту происшествия как раз вовремя, чтобы увидеть лейтенанта Думбровски, выскакивающего из полицейской машины. Пит, подлетев на всех парах, заорал:

— Думбровски, не сметь!

«Бык» замер в нерешительности.

— Чего не сметь?

— Ничего не сметь! Сюда уже едут из ФБР — вы влипли по самые уши. Так что не усугубляйте.

Пит указал на громил; Кларенс сидел на одном, приставив к спине второго острую «пику» топорика.

— Эти петушки уже свое откукарекали. А в городе все рушится. Если поторопитесь, пожалуй, успеете еще удрать в Мексику.

Думбровски с сомнением поглядел на него.

— Умник…

— Спроси их. Они скажут.

Один из громил поднял голову.

— Нам угрожали, — объявил он. — Заберите их, лейтенант. Убить грозились.

— Вперед, — дружелюбно сказал Пит. — Забирай нас — всех вместе. Все равно не успеешь отмазать этих двух, прежде чем люди из ФБР их допросят. Может, удастся апелляцию подать.

— Пора? — спросил Кларенс.

Думбровски повернулся к нему.

— А ну брось топор!

— Делай, как сказано, Кларенс. И приготовь камеру — надо приезд «джи-менов» заснять.

— Врешь, не вызывал ты никаких «джи-менов».

— А ты обернись!

К обочине подкатил темноголубой седан; из него выскочили четыре сухощавых, подвижных человека.

— Кто из вас Питер Перкинс? — спросил первый.

— Я, — ответил Пит, — Не возражаете, если я вас расцелую?

Давно стемнело, но на стоянке было людно и шумно. С одной стороны возвышалась трибуна для нового мэра и прочих почетных гостей, напротив эстрада для оркестра. А посредине был растянут большой, подсвеченный транспарант: «ДОМ КЫСКИ — ПОЧЕТНОЙ ГРАЖДАНКИ НАШЕГО ПРЕКРАСНОГО ГОРОДА».

Посреди огороженного круга Кыска собственной персоной скакала, крутилась, раскачивалась и приплясывала. Пит стоял на краю круга, напротив Папаши, а через каждые четыре фута по кругу были расставлены дети.

— Все собрались? — крикнул Пит.

— Все, — ответил Папаша.

И тут Пит, Папаша и все ребятишки запустили в круг по ленточке серпантина. Кыска подхватила их и тут же намотала на себя.

— Конфетти! — скомандовал Пит.

Каждый из детишек бросил в круг по полному пакету, на землю просыпалось совсем чуть-чуть.

— Шарики! — крикнул Пит. — Огни!

Ребята принялись надувать шарики — у каждого имелась дюжина, разных цветов. Едва шарик был готов, он тут же отправлялся к Кыске. Пришла очередь прожекторов и «пистолетов». Кыска превратилась в настоящий фонтан кипящих, бурлящих красок в несколько этажей высотою.

— Пора? — спросил Кларенс.

— Пора!

Американцев во всем мире считают сумасшедшими. Они обычно признают, что такое утверждение в основном справедливо, и как на источник заразы указывают на Калифорнию. Калифорнийцы упорно заявляют, что их плохая репутация ведет начало исключительно от поведения обитателей округа Лос-Анджелес. А те, если на них наседают, соглашаются с обвинением, но спешат пояснить: все дело в Голливуде. Мы тут ни при чем. Мы его не строили. Голливуд просто вырос на чистом месте.

Голливудцы не обижаются. Напротив, такая слава им по душе. Если вам интересно, они повезут вас в Лорел-каньон, где расселились все их буйнопомешанные. Каньонисты — мужчины в трусах и коричневоногие женщины, все время занятые постройкой и перестройкой своих сногсшибательных, но неоконченных особняков, — не без презрения смотрят на туповатых граждан, сидящих в обыкновенных квартирах, и лелеют в душе тайную мысль, что они — и только они! — знают, как надо жить.

Улица Лукаут Маунтейн — название ущелья, которое ответвляется от Лорел-каньона. На Лукаут Маунтейн жил дипломированный архитектор Квинтус Тил.

Архитектура южной Калифорнии разнообразна. Горячие сосиски продают в сооружении, изображающем фигуру щенка, и под таким же названием. Для продажи мороженого в конических стаканчиках построен гигантский, оштукатуренный под цвет мороженого стакан, а неоновая реклама павильонов, похожих на консервные банки, взывает с крыш: «Покупайте консервированный перец». Бензин, масло и бесплатные карты дорог вы можете получить под крыльями трехмоторных пассажирских самолетов. В самих же крыльях находятся описанные в проспектах комнаты отдыха. Чтобы вас развлечь, туда каждый час врываются посторонние лица и проверяют, все ли там в порядке. Эти выдумки могут поразить или позабавить туриста, но местные жители, разгуливающие с непокрытой головой под знаменитым полуденным солнцем Калифорнии, принимают подобные странности как нечто вполне естественное. Квинтус Тил находил усилия своих коллег в области архитектуры робкими, неумелыми и худосочными.

— Что такое дом? — спросил Тил своего друга Гомера Бейли.

— Гм!.. В широком смысле, — осторожно начал Бейли, — я всегда смотрел на дом как на устройство, защищающее от дождя.

— Вздор! Ты, я вижу, не умнее других.

— Я не говорил, что мое определение исчерпывающее.

— Исчерпывающее! Оно даже не дает правильного направления. Если принять эту точку зрения, мы с таким же успехом могли бы сидеть на корточках в пещере. Но я тебя не виню, — великодушно продолжал Тил. — Ты не хуже фанфаронов, подвизающихся у нас в архитектуре. Даже модернисты — что они сделали? Сменили стиль свадебного торта на стиль бензозаправочной станции, убрали позолоту и наляпали хрома, а в душе остались такими же консерваторами, как, скажем, наши судьи. Нейтра, Шиндлер? Чего эти болваны добились? Фрэнк Ллойд Райт? [343]Достиг он чего-то такого, что было бы недоступно мне?

— Заказов, — лаконично ответил друг.

— А? Что ты сказал? — Тил на минуту потерял нить своей мысли, но быстро оправился. — Заказов! Верно. А почему? Потому что я не смотрю на дом как на усовершенствованную пещеру. Я вижу в нем машину для житья, нечто находящееся в постоянном движении, живое и динамичное, меняющееся в зависимости от настроения обитателей, а не застывший гигантский гроб. Почему мы должны быть скованы застывшими представлениями предков? Любой дурак, понюхавший начертательной геометрии, сможет спроектировать обыкновенный дом. Разве статичная геометрия Евклида — единственная геометрия? Разве можем мы полностью игнорировать теорию Пикаро — Вессио? [344]А как насчет модульных систем? Я не говорю уж о плодотворных идеях стереохимии. Есть или нет в архитектуре места для трансформации, для гомоморфологии, для активных конструкций?

— Провалиться мне, если я знаю, — ответил Бейли. — Я в этом понимаю не больше, чем в четвертом измерении.

— Так что ж? Разве мы должны ограничивать свое творчество… Послушай! — Он осекся и уставился в пространство.

— Гомер, мне кажется, ты высказал здравую мысль. В конце концов, почему не попробовать? Подумай о бесконечных возможностях сочленений и взаимосвязи в четырех измерениях. Какой дом, какой дом!..