Роберт Хайнлайн - Избранные произведения в одном томе

Да и дрова на зиму заготовлены. Он бросил взгляд на свои мозолистые ладони — работа на сегодня была закончена и, ей-богу, можно с полным правом предаться отдыху.

Брин направился к вершине холмика, надеясь насладиться закатом и часок почитать. Проходя мимо машины, он искоса взглянул на нее, подумав, что неплохо было бы покрутить приемник. И тут же подавил свое желание: две трети бензина были уже израсходованы — лишь для того, чтобы подзарядить батареи, — а ведь шел только декабрь. Придется сократить число радиосеансов до двух в неделю. А это так хорошо — послушать в полдень передачу Свободной Америки, а затем немного повертеть ручку настройки, пробуя поймать что-нибудь еще.

Последние три дня Свободная Америка в эфир не выходила, может быть, из-за нехватки энергии. Был слух, что президента Брэдли убили, но официально передачи этого не подтверждали, хотя и не опровергали. Отсутствие опровержения само по себе было добрым знаком. И все-таки неизвестность тяготила. И еще эти слухи о будто бы поднявшейся в результате землетрясения Атлантиде и о том, что Азорские острова стали теперь маленьким континентом. Вообще-то, скорее всего, это просто отрыжка «дурацкого лета», а все же интересно узнать продолжение.

Несмотря на внутреннее сопротивление, он позволил себе подойти. Было нечестно слушать радио без Мид. Он дал приемнику нагреться и медленно прошелся индикатором по всей шкале туда и обратно. Ни одной станции, ничего, кроме мощного фона. Так ему и надо.

Брин вскарабкался на холм, сел на скамейку, которую притащил сюда довольно давно. Это была их заветная скамья, свидетельница того, как Мид стояла коленками на остром щебне.

Сел и вздохнул. Его тощее брюхо было плотно набито олениной и кукурузными лепешками, так что до полного счастья ему не хватало только табака. Цвета вечерних облаков отличались необыкновенной яркостью, а погода для декабря — необычайной теплотой. И то и другое, думал он, следствие вулканической пыли, а может быть, и атомных взрывов.

Удивительно, с какой быстротой все развалилось после появления первых признаков краха. Не менее удивительно, как, судя по ряду признаков, все стало стремительно возвращаться к норме. Кривые достигли низшей отметки и теперь шли на подъем. Третья мировая война оказалась самой короткой из всех больших войн: сорок городов уничтожено, включая Москву, и другие славянские города, а также и американские, а затем — уф-ф — ни одна из сторон не смогла продолжать боевые действия. Разумеется, много значило то, что обе стороны запускали свои ракеты дальнего действия через полюс, когда там стояла самая жуткая стужа со времен коммодора Пири [383]. «Непонятно, — думал Брин, — как нескольким десантным самолетам противника все же удалось прорваться».

Он вздохнул и вытащил из кармана ноябрьский номер «Западного Астронома» за 1951 год. Где он остановился? Ах да, вот оно! «Некоторые соображения по поводу стабильности звезд типа G, в особенности нашего Солнца», автор Динковский, институт имени Ленина, перевод Генриха Лея. Бог ты мой, Динковский — крупный математик, очень разумное использование рядов Фурье и убийственная логика. Брин начал отыскивать то место, где остановился, но тут он заметил маленькую сноску, которую ранее пропустил. Сноска относилась к фамилии Динковского: «Монография названа в «Правде» реакционным романтическим бредом сразу же после выхода из печати. С тех пор о профессоре Динковском ничего не известно, возможно, он был ликвидирован».

— Бедняга! Впрочем, теперь он и его убийцы все равно превратились в атомную пыль. Интересно, выловили ли мы всех их парашютистов?

Брин свою норму выполнил. Если бы он не подстрелил тогда олениху всего в четверти мили от хижины и не вернулся сразу домой, Мид пришлось бы плохо. Он расстрелял их сзади и зарыл за поленницей дров. Было странно свежевать и разделывать тушу ни в чем не повинной оленихи, зная, что эти бандиты захоронены по-человечески неподалеку.

Да. Кроме математики есть еще только два стоящих дела — убивать врага и любить женщину. Он испытал и то, и другое. Счастливчик! А сейчас Брин предвкушал то огромное удовольствие, которое доставит ему чтение. Этот Динковский — крепкий орешек! Разумеется, то, что звезды типа G, к которым относится и Солнце, — неустойчивы и могут взрываться и превращаться в белых карликов, было известно давно. Но до Динковского никому еще не удавалось с такой точностью описать условия, предшествующие этой катастрофе, и никто еще не разрабатывал так тщательно математические средства диагностики нестабильности и процесса ее нарастания.

Брин поднял взгляд, утомившись чтением мелкого шрифта, и увидел, что солнце затянуто тонким низким облаком, что дает человеку редкую возможность видеть его невооруженным взглядом. Может быть, эта вулканическая пыль в воздухе играет роль закопченного стекла? Он вгляделся пристальнее. Или его обманывало зрение, или солнечные пятна сливались в одно огромное пятно. Он слышал, что при определенных условиях солнечные пятна видны невооруженным глазом, но самому ему до до этого ничего подобного видеть не приходилось. Эх, телескоп бы сюда!

Брин поморгал. Да, вот оно — в верхней правой части диска. Большое. Неудивительно, что радио в машине звучало невнятно, как речь Гитлера!

Он вернулся к статье, стремясь дочитать до конца, пока еще было достаточно светло. Сначала Брин испытывал чисто интеллектуальное наслаждение от неопровержимости и изящества расчетов автора.

Трехпроцентная несбалансированность в солнечной константе, да, это известно, звезда при таком изменении обречена стать новой. Но Динковский пошел дальше, он с помощью совершенно оригинального математического аппарата рассчитывал серию вероятностных «вилок», разбив историю звезды на ряд отрезков, в которых это событие могло произойти, и в каждом из них выявил «вилки» второго, третьего и даже четвертого порядка, установив, таким образом, точку наибольшей вероятности катастрофы. Блестяще! Динковский даже определил точные даты достижения экстремальных значений вилок первого порядка, как это и должен был сделать настоящий статистик!

Но по мере чтения текста и анализа формул, настроение Брина стало меняться, интеллектуальное наслаждение превращалось в гораздо более острое переживание. Динковский же говорил не просто о типичной звезде класса G! В последней части работы он писал прямо о Солнце, о Солнце самого Брина, о том самом огромном лике с крупным родимым пятном на краю!

Черта с два — с родимым пятном! Это была дыра, в которую запросто можно было засунуть целый Юпитер! Теперь Брин понял все.

О времени иногда говорят: когда звезды состарятся, а Солнце остынет — но эта характеристика полностью лишена конкретных примет, подобно разговорам о смерти вообще. Теперь же мысли Брина приобрели вполне определенную направленность.