Джордж Оруэлл - Избранные произведения в одном томе

Бросалось в глаза, что девочек учили скопом, нисколько не заботясь о каком-нибудь персональном внимании. Поэтому прежде всего Дороти разделила класс на три группы и попыталась строить уроки таким образом, чтобы две группы сами занимались, пока она что-то «проходит» с третьей. Вначале не очень клеилось, особенно усложняли работу младшие, чье внимание без присмотра мгновенно отвлекалось, так что на самом деле приходилось следить за ними неотрывно. А все-таки как удивительно, как быстро почти все двинулись вперед! В большинстве девочки, конечно, не были тупицами, просто ошалели от монотонной постоянной ерунды. Неделю, может быть, не поддавались, а потом вдруг задавленные скукой умишки стали расправляться, будто маргаритки после проехавшего по газону садового катка.

Довольно быстро и легко Дороти приучила их шевелить мозгами. Настаивала на собственных сочинениях вместо копирования образцовой чуши про звонкие трели и головки нежных бутончиков. Штурм арифметики начался с фундамента. Шаг за шагом Дороти вывела младших к умножению, а старших через деление столбиком — к дробям; троих даже на те высоты, откуда виделись и дроби десятичные. Вместо зубрежки французских фраз с просьбами передать масло и сообщениями о потерявшем шляпу сыне садовника начался разбор элементарных основ грамматики. Обнаружив, что никто в классе не представляет себе ни одной из стран (хотя у некоторых память навек впечатала: столица Эквадора — Кито), Дороти предложила вылепить по атласу объемную карту Европы. Пластилиновая карта на толстом листе фанеры стала всеобщим увлечением, ученицы хором выпрашивали разрешение опять лепить. Тогда же они всем классом, кроме шестерых самых маленьких и мастера по закорючкам Мэвис Уильямс, приступили к чтению «Макбета». Среди воспитанниц не имелось таких, кто раньше читал что-нибудь добровольно, может быть только «Газету для девочек», но Шекспир им понравился, как вообще всем детям, которых еще не замучили осточертевшим классиком.

Самым трудным предметом оказалась история. Дороти никогда не думала, что детям из простых семей сложно даже воспринимать этот учебный материал. Любой человек из культурных сословий, будь он хоть трижды невежда, с детства снабжается всякими историческими образами и может хоть представить римского центуриона, рыцаря-крестоносца, вельможу прошлых веков; понятия «античность», «средневековье», «ренессанс», «промышленный переворот» отзываются в его голове каким-то, пусть туманным, смыслом. Но эти девочки росли в домах без книг, у тех родителей, которых насмешил бы тезис о важности событий столетней давности. Эти дети не слышали про Робин Гуда, не играли в битвы дворян и пуритан, не знали, кем созданы английские церкви или что выбитое на каждом пенни «Fid. Def.» клянется в стойкой защите истины. Было лишь два прочно сидевших в памяти исторических лица: Колумб и Наполеон. Бог знает почему; возможно, имена Колумба и Наполеона чаще мелькали в газетах. Этакие Твидлдум и Твидлди, затмившие в детском сознании весь исторический ландшафт. На вопрос, кто и когда изобрел автомобиль, девочка лет десяти расхрабрилась ответить: «Колумб, тысячу лет назад».

Несколько старших учениц, как выяснилось, уже четыре раза проходили «Краткий курс родной истории» от Боудикки до Первого юбилея [219] Праздновавшийся в 1887 г. пятидесятилетний юбилей царствования королевы Виктории (в отличие от Второго юбилея в 1897-м). и не запомнили практически ничего. Впрочем, учитывая вранье учебника, — и к лучшему. Дороти снова начала с вторжения Юлия Цезаря, попробовала читать вслух исторические труды, однако метод провалился, так как девочки не понимали текст с определениями чуть длиннее, чем «они» и «наши». Пришлось отложить книги и своими словами пересказывать попроще, стремясь наполнить вялые, темные мозги живыми картинами прошлого и — что всегда наиболее сложно — вызвать какой-то интерес. Но однажды Дороти осенила блестящая идея. Купив рулон самых дешевых обоев, она объявила классу, что новым заданием будет изготовление наглядной исторической таблицы. Растянутую вдоль стен обойную полосу разграфили на века и десятилетия, после чего принялись вклеивать в соответствующие места газетные картинки: изображения рыцарей в доспехах, парусников, печатных станков, паровозов. По мере заполнения разделов таблица превращалась в панораму английской истории. Учениц она увлекла даже больше пластилиновой карты. Они всегда, как замечала Дороти, становились гораздо сообразительней, когда помимо обычной учебы появлялась возможность самим что-то творить. Возникли уже планы большой объемной карты мира из папье-маше, если бы Дороти удалось «обработать» миссис Криви насчет папье-маше — грязной возни с клеем и мокрыми бумажками.

Миссис Криви ревниво следила за новаторством Дороти, но до поры до времени активно не мешала. Не собираясь, разумеется, этого обнаруживать, она втайне была приятно удивлена тем, что нашлась школьная работница, и в самом деле желавшая работать. Трата собственных денег Дороти на учебники одарила ее той же радостью, которая являлась в итоге удачных мелких плутней. Тем не менее она фырчала и ворчала по поводу всех действий Дороти и часами зудела, требуя «до идеальности» проверять тетради. То есть в должном стиле просматривать работы учениц, кося глазами на родителей. Периодически девочки уносили тетради домой для семейного инспектирования, и миссис Криви не допускала никаких нелестных учительских пометок. Запрещалось ставить оценку «плохо», зачеркивать или слишком жирно подчеркивать. Вечерами Дороти под контролем миссис Криви декорировала тетради разнообразными красночернильными хвалами. Чаще всего выводила «Очень успешно» и «Отлично! Сделан огромный шаг!» — излюбленные формулы миссис Криви. В общем, все девочки всегда «делали огромные шаги». Куда они шагали, правда, не указывалось, но родители готовы были глотать неясные дифирамбы в неограниченных количествах.

Возникали, разумеется, всякие проблемы и с ученицами. Во-первых, трудности из-за их очень разного возраста. Затем, как бы они ни старались поначалу выглядеть «хорошими» перед новой, симпатичной учительницей, дети бы просто перестали быть детьми, неизменно оставаясь «хорошими». Иногда их одолевала лень, а иногда они предавались самому дьявольскому пороку школьниц — хихиканью. Первые дни Дороти сильно беспокоила Мэвис Уильямс с ее невероятно низким для одиннадцатилетнего ребенка развитием. Дороти ничего не могла с ней поделать. При первой же попытке дать ей задание сверх закорючек два широко расставленных глаза блеснули из-под лба какой-то жутковатой пустотой. А порой у Мэвис случались приступы болтливости, когда она сыпала странными, ставящими в тупик вопросами. Откроет вдруг «Хрестоматию», ткнет в рисунок (допустим, изображение мудрого слона) и начинает: