Джек Чалкер - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Молчаливая вытащила метательный нож и показала на свой мешок с припасами. Прибегнув к помощи жестов, Козодой постарался как можно внятнее изложить свой вопрос:

«Ты… Пойдешь… Туда… Убьешь… Одного… Ножом?»

Она кивнула. Неплохая идея, подумал Козодой, если, конечно, он не замешкается и выстрелит, когда она бросит нож. Она была рабыней, здесь ее знали, считали сумасшедшей, и в это время она обычно уже бывала на ногах. Увидев знакомую фигуру, часовые вполне могли подумать, что она, заискивая перед ними, принесла им еду, а возможно, и выпивку. Туман постепенно рассеивался, и силуэты часовых вырисовывались довольно четко, однако река по-прежнему казалась сплошной серой массой, сливающейся с небом.

Танцующая в Облаках угрожающе наставила копье на Ревущего Быка, хотя тот, учитывая его раненую руку, вряд ли был способен на активные действия.

Козодой кивнул. Молчаливая вышла на дорогу и направилась к часовым.

Ближайший резко окрикнул ее, потом, понизив голос, что-то сказал напарнику; тот усмехнулся. По всей видимости, они узнали ее и, вероятно, позволят подойти близко.

Один из часовых, здоровый детина, неторопливо пошел ей навстречу, другой стоял и смотрел. Козодой застыл неподвижно, стараясь одновременно удерживать в поле зрения и ее и свою цель. Ему еще никогда не приходилось убивать человека.

Метрах в трех от рослого воина Молчаливая внезапно размахнулась и метнула нож. Лезвие вонзилось в грудь здоровяка, он громко вскрикнул и упал на спину. Второй повернулся на крик, поднимая копье, и в этот момент стрела Козодоя пронзила его шею. Он выронил копье, схватился руками за горло, спотыкаясь, сделал несколько шагов и с плеском рухнул в воду.

Все произошло в считанные секунды. Тот, кого Молчаливая ранила ножом, был еще жив, но она мгновенно насела на него и, когда подоспели остальные, уже успела перерезать ему горло.

Танцующая в Облаках показала на каноэ:

— Вот это.

Для четверых оно было тесновато, и Козодой показал на другое, побольше.

— Может быть, возьмем его? — спросил Козодой.

— Нет. Слишком тяжелое и слишком заметное, — кратко пояснила Танцующая в Облаках.

Она была права, как всегда. Вождь, Молчаливая и Танцующая в Облаках забрались в каноэ. Козодой ухитрился столкнуть его и, зайдя в воду, присоединиться к остальным, не опрокинув суденышко.

Их отнесло от берега течением, и вдруг Козодой встревоженно огляделся:

— Кто-нибудь позаботился, чтобы на этот раз у нас были весла?

Танцующая в Облаках рассмеялась:

— Вот они. Посмотрим, удастся ли нам вдвоем выбраться на стремнину с этим мешком тухлого сала на борту.

Выплыв на середину реки, они убрали весла и позволили течению нести их дальше. Козодою пришло в голову, что сейчас они проплывают под обрывом, на котором стоит деревня, но он особенно не тревожился. Главное — остаться на плаву и миновать пороги.

— Не понимаю, зачем вам понадобилось брать меня с собой, — вдруг заговорил Ревущий Бык. — Вы могли бы проделать все это сами.

— Ты будешь нашей страховкой, — пояснил Козодой, — а заодно и переводчиком. Племена, что живут ниже по течению, многим тебе обязаны, и я хочу спокойно миновать их.

— Но как вы узнаете, что я перевожу верно, а не готовлю вам ловушку? — спросил ревущий Бык, понимая, что сейчас лучшая тактика — это посеять в них сомнения, а вместе с тем не допустить, чтобы его убили без особой необходимости.

— Очень просто, — ответил Козодой. — Мы на чрезвычайно тонком волоске. Один неверный шаг — и с нами покончено. Мы готовы к этому, но в чем я совершенно уверен, так это в том, что если мы умрем, то умрешь и ты.

Вождь пожал плечами:

— Какая мне разница? Так или иначе, вы в конце концов убьете меня.

— Я — не ты, я человек слова, — сказал Козодой, — и, думаю, ты это уже понял. Я отпущу тебя живым и невредимым, когда мы сможем безопасно пристать к берегу ниже устья Миссури.

Ревущий Бык тоскливо посмотрел на свою руку. Рана уже перестала кровоточить, но болела нестерпимо, и вождь боялся навсегда остаться калекой. Он ненавидел за это Козодоя, но понимал, что слишком стар и тучен, чтобы справиться даже с двумя этими хайакутами, — а немая женщина его просто ужасала. Восставший раб — кошмар любого господина, и теперь ему оставалось полагаться лишь на Козодоя и его подругу.

И все же гордость старого вождя была уязвлена не менее болезненно. Вот уже более двадцати лет никто не осмеливался поднять на него руку. Будь они с Козодоем один на один, он, не задумываясь, бросился бы на него. Старый вождь не был трусом — но не был и глупцом. С мужчиной он еще мог бы справиться — но в схватке с женщинами, которым не мешали ни цивилизованность, ни щепетильность, у него не было ни одного шанса на победу. «В любом случае, — думал он, — эта троица обречена, а у меня есть причины вернуться в деревню. Надо будет разобраться — и лично! — по меньшей мере с двумя воинами, а может быть, и с четырьмя».

Дождик им не понравился — и в результате он сидит здесь, с этими сумасшедшими. Ну ничего, если им так не нравится вода, он, так и быть, сожжет их живьем.

Но для этого надо прежде всего выжить самому, а значит — вести себя смирно и даже помочь этим людям добраться до устья Миссури. Потом можно будет назначить награду за голову Козодоя, думал Ревущий Бык, но сначала нужно вернуться к своим людям, пока кто-нибудь из проворных родственничков не занял его место.

Туман рассеялся, течение было спокойным, река — чистой.

— Расскажи мне о немой, — попросил Козодой. — Откуда она родом и как лишилась языка?

— Откуда она, я не знаю, — ответил вождь. — Быть может, с юго-востока, из края высоких гор. Она была… товаром. Много лет назад один торговец шел на север, и у него была куча девушек, все издалека, и ни одна не говорила ни на одном знакомом языке. Большинству из них было лет по четырнадцать-пятнадцать, но они уже прошли через многое. И она тоже была молодой, но бывалой — во всех отношениях. Никогда не была разговорчивой. Сильно заикалась. Не знаю, где ее носило до меня, но эти татуировки…

— Татуировки?

— От шеи до бедер, спереди и сзади, только руки и ноги чистые. Вылитое церемониальное покрывало.

— Как же она потеряла язык, если так сильно заикалась?

— Забеременела. Бывает, знаешь… Ребенок родился уродливый, бесформенный. Знахарь сказал, что это дитя демона. И она свихнулась.

Дитя демона… Так называли детей, рожденных с серьезными дефектами. С ними обычно поступали одинаково. Убивали по особому ритуалу и торжественно сжигали на костре.

— Целыми днями она только и делала, что причитала и плакала, — продолжал вождь. — Перестала заикаться и богохульствовала на стольких языках, что и не сосчитать, включая один или два, которые я мог разобрать. Мы держали ее под замком несколько дней, но это не помогло. Знахарь сказал, что заикание было печатью ведьмы, носящей дитя демона, и что она навлечет на всех нас проклятие, если ее не остановить. Я все же надеялся, что она перестанет, но это продолжалось изо дня в день, а в деревне все пошло навыворот. Двое здоровых мужчин утонули, одна хижина сгорела дотла и все такое прочее. В конце концов собралась толпа, и мне надо было решать, что делать. Я не хотел ее убивать, и они успокоились на том, что вырезали ей язык и сожгли его. Только это заставило ее замолчать. Она могла разжигать по утрам очаг в кухне, прибираться, но не более того. В основном она просто сидела в уголке, уставившись перед собой.