Бим Пайпер - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

— Ладно, поехали. — Никколай шагнул вперед.

Они стоят тут уже десять минут, до начала еще пять. Через пятьдесят минут Лукас и Элейн — отныне и вовеки госпожа Элейн Траск Трасконская — отправятся домой.

— Машина точно готова? — спросил Лукас в сотый раз.

Кузен заверил его, что готова.

Снова заиграла музыка — величавый «Свадебный марш дворянства», суровый и в то же время нежный. На другой стороне террасы показались фигуры в черно-желтых цветах дома Карвалей — секретарь Сезара Карваля, его адвокат, начальники сталеплавилен, капитан личной стражи Карвалей, сам Сезар, ведущий под руку Элейн, накинувшую на плечи черно-желтую шаль.

Траск обернулся в ужасе.

— О сатана, где наша шаль? — шепотом взвыл он и успокоился только тогда, когда один из ленников продемонстрировал буро-зеленую — цвета Траскона — шаль.

Подружек невесты вела Лавиния Карваль.

Обе процессии остановились в десяти футах от герцога Энгуса.

— Кто входит в наше присутствие? — осведомился Энгус у капитана своей стражи.

Узкое, остренькое лицо герцога казалось почти женственным, несмотря на бородку клинышком. На голове его сверкал тонкий золотой обруч, который он постоянно мечтал превратить в королевскую корону. Капитан стражи повторил вопрос.

— Я, сэр Никколай Траск, привел своего кузена и сюзерена Лукаса, лорда Траска, барона Трасконского, каковой явился, дабы получить руку госпожи-демуазель Элейн, дочери лорда Сезара Карваля, барона Карвалевых домен, и разрешение вашей светлости на сей брак.

Сэр Максамон Жоржей, оруженосец Сезара Карваля, назвал себя и своего сюзерена; они привели госпожу-демуазель Элейн, чтобы отдать ее руку лорду Траску Трасконскому. Убедившись, что его достоинство не будет задето прямым обращением к молодым, герцог осведомился, оговорены ли условия брачного соглашения; обе стороны заверили, что оговорены. Сэр Максамон передал герцогу свиток, и Энгус принялся зачитывать напыщенные и отточенные формулировки. Браки между благородными родами обсуждались до последней детали. Немало пролилось крови и сгорело пороха из-за двусмысленности в оговоренном порядке наследования или правах вдовы. Лукас терпел; он вовсе не желал, чтобы его и Элейн внуки перестреливались из-за ошибочно поставленной запятой.

— И эти двое в нашем присутствии готовы вступить в брак по доброй воле? — осведомился герцог, завершив чтение.

Он шагнул вперед, и паж подал ему Государственный меч, двуручный и настолько тяжелый, что им можно было с одного удара обезглавить бизоноида. Траск подошел к нему сам, Сезар Карваль подвел Элейн. Законники и вассалы отступили.

— Что скажете, лорд Траск? — спросил герцог почти обыденно.

— Всем сердцем желаю этого, ваша светлость.

— А вы, госпожа-демуазель Элейн?

— У меня нет мечты дороже, ваша светлость.

Герцог взял меч за клинок и протянул вперед, позволив новобрачным возложить руки на изукрашенную рукоять.

— Признаете ли вы и дома ваши, нас, Энгуса, герцога Уордхейвенского, своим сюзереном клянетесь ли в верности нам и нашим законным и признанным наследникам?

— Клянемся.

Ответили не только Лукас и Элейн, но и вся собравшаяся в саду толпа, в один голос. Кто-то, не сумев сдержать не совсем уместный энтузиазм, заорал: «Да здравствует Энгус Первый Грамский!»

— Мы же, Энгус, даруем вам и домам вашим право носить наш герб, как вы сочтете подобающим, и клянемся защищать права ваши от всяческого на них покушения. Мы объявляем, что ваш брак и договор между вашими домами радуют нас, и сим провозглашаем вас, Лукаса и Элейн, мужем и женой согласно нашему закону. Всякий, кто оспорит сей брак, бросит вызов нам.

Простому герцогу с Грама такими словами кидаться не стоило. Этой формулировкой подобало пользоваться только всепланетному монарху, вроде Напольона Фламбержского или Родольфа Экскалибурского. Лукасу запоздало вспомнилось, что Энгус говорил о себе исключительно во множественном числе. Может, тот тип, что славил Энгуса Первого Грамского, просто отрабатывал свой заработок. Свадьба транслировалась на всю планету, и Омфрей Гласпитский и Ридгерд Дидрексбургский, услыхав это, тут же начнут собирать наемников. Может, хоть тогда Дуннан найдет себе дело.

Герцог вернул меч пажу. Молодой рыцарь, которому доверили нести зеленую с бурым шаль, передал ее Лукасу. Элейн сбросила свою девичью, черно-золотую — единственный случай, когда приличная женщина могла сделать это прилюдно, — на руки матери, и Лукас Траск торжественно укутал плечи невесты шалью своих родовых цветов. Вновь послышались радостные крики, и кто-то из охранников дома Карвалей принялся палить холостыми.

Тосты и рукопожатия заняли несколько больше времени, чем предполагал Лукас. Но вот наконец новобрачным позволили двинуться к эскалатору, а герцог со свитой направились на террасу, чтобы принять участие в свадебном пире, где будут присутствовать все, кроме молодоженов. Элейн сунули неимоверных размеров букет — с эскалатора полагалось разбрасывать цветы; одной рукой она прижала его к груди, другой вцепилась в локоть гордого мужа.

— Милый, получилось! — шептала она, будто никак не могла в это поверить.

Оранжево-синий журналистский аэромобиль с эмблемой «Западных телепередач и телепечати» проплыл над головами, направляясь к посадочной площадке. Лукас бросил на него злобный взгляд — это было уж слишком даже для журналистов, и даже из «Западных Т. и Т.» — и тут же рассмеялся. Он был слишком счастлив, чтобы долго злиться. Всходя на эскалатор, Элейн сбросила позолоченные туфли (в машине ее ждала другая пара), и подружки невесты с радостным визгом кинулись за желанным призом, не обращая внимания на мнущиеся платья. Элейн подбросила букет в воздух, и он разлетелся, как многоцветная, душистая хлопушка. Девушки отчаянно пытались ухватить хоть цветочек. Элейн раздавала всем стоящим внизу воздушные поцелуи, Лукас стоял молча, подняв кулаки над головой.

Когда они достигли вершины эскалатора, оранжево-синий кар перегородил им дорогу. Лукас, нахмурившись, шагнул было вперед, но проклятие застыло у него на губах, когда он увидел, кто сидит в машине.

Узкое злое лицо Андрея Дуннана кривилось, усики извивались, как черви. Из полуоткрытого окна высовывалось автоматное дуло.

Лукас предупреждающе вскрикнул и сбил Элейн с ног, пытаясь прикрыть ее собой, когда загремели выстрелы. Что-то кувалдой ударило его в грудь, правая нога подкосилась. Он упал.

Он падал, и падал, и падал в бесконечной тьме, пока сознание не покинуло его.

Он был распят и коронован венцом терновым. С кем же так поступили? Давно это было, еще на старой Терре. Руки, растянутые в стороны, болели; ныли неподвижные ноги, и в лоб впивались иголки. И он ослеп.