Невил Шют - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Оба пришли в восторг, и Хоуард отдал свисток девочке.

— Ты умеешь свистеть просто губами, а она не умеет, — сказал он Рональду.

— А завтра вы мне тоже сделаете?

— Хорошо, завтра я и тебе сделаю такой же.

Дети убежали, и свист раздавался по всему дому и по всей деревне, пока не треснула кора, зажатая в горячей руке. Но свисток был еще достоин того, чтобы его уложили спать вместе с плюшевым мишкой и куклой по имени Мелани.

— Спасибо вам за свисток, — сказала вечером после кофе миссис Кэвено. — Это так мило с вашей стороны. Дети просто в восторге.

— Все дети любят свистульки, особенно когда сами видят, как их делают, — просто сказал старик.

Это была одна из незыблемых истин, которые он усвоил за свою долгую жизнь, вот он ее и высказал.

— Они говорили, что вы очень быстро это сделали, — сказала миссис Кэвено. — Наверно, вы очень часто мастерили такие игрушки.

— Да, — сказал Хоуард, — я сделал немало свистулек на своем веку.

Он задумался, вспоминая все дудочки, которые мастерил столько лет назад для Джона и Инид в мирном саду в Эксетере. Инид выросла, вышла замуж и уехала за океан. Джон вырос и стал военным летчиком. Джон.

Он заставил свои мысли вернуться к настоящему.

— Я рад, что позабавил ваших детей, — сказал он. — Я обещал Рональду сделать завтра свисток и для него.

Назавтра было десятое мая. Пока старик в шезлонге под деревьями мастерил свисток для Рональда, германские войска, смяв сопротивление голландской армии, хлынули в Голландию. Голландская авиация бросила все свои силы — сорок боевых самолетов — против германского воздушного флота. Тысяча предателей развила бешеную деятельность; весь день с неба сыпались парашютисты. В Сидотоне единственный радиоприемник как раз был выключен — и Хоуард мирно строгал ветку орешника.

Его покой не слишком нарушился и после того, как радио включили. Из Сидотона война казалась очень далекой; от немцев деревню отделяла Швейцария, и на войну смотрели безучастно. В Бельгию опять вторглись враги, так было и в прошлую войну; sale Boche! [11] гнусные боши! (фр.) На этот раз вторглись и в Голландию; тем больше союзников будет у Франции. А может быть, до Франции на этот раз и не дойдут, ведь сперва надо завоевать и переварить Голландию.

Хоуард со всем этим соглашался. Он ясно помнил ход прошлой войны. Он и сам тогда был короткое время в армии, добровольцем в территориальных частях, но недолго — его быстро демобилизовали из-за ревматизма. Главный удар тогда пришелся на Бельгию, вечно она — арена боев, это не ново. А в Сидотоне ничего не изменилось. Время от времени Хоуард рассеянно, без особого интереса слушал радио. Скоро начнется сезон рыбной ловли; снег в низинах растаял, и горные ручьи с каждым днем становятся спокойнее.

Отступление из Брюсселя тоже не очень задело его; так было и в прошлый раз. Он слегка встревожился, когда немцы достигли Абвиля, но стратег он был неважный и не понял, что это значит. Впервые по-настоящему потрясло его 29-е мая, когда бельгийский король Леопольд сложил оружие. Такого в прошлую войну не было, и Хоуард расстроился.

Но в тот день ничто не могло расстроить его надолго. На другое утро он в первый раз собирался удить рыбу — и весь вечер заботливо разбирал свои снасти, смачивал лески и сортировал наживку. Назавтра он отшагал шесть миль и поймал трех голубых форелей. В гостиницу вернулся около шести, усталый и счастливый, поужинал и сразу же лег в постель. Так он упустил первое сообщение по радио об эвакуации Дюнкерка.

Наутро его благодушию настал конец. Почти весь день он просидел в кабачке у радиоприемника, встревоженный и подавленный. Героическое отступление с побережья взволновало его, как ничто за последние месяцы; впервые потянуло домой, в Англию. Да, конечно, ему все равно не найдется там работы, но теперь он хотел вернуться. Хотел снова быть в гуще событий, видеть британские мундиры на улицах, делить общее напряжение и тревогу. Сидотон раздражал его истинно крестьянским равнодушием к войне.

Четвертого июня последние английские войска оставили Дюнкерк, Париж подвергся первому и единственному воздушному налету, и Хоуард принял решение. Вечером он сказал об этом миссис Кэвено:

— Не нравится мне создавшаяся обстановка. Совсем не нравится. Думаю поехать домой. В такие времена человеку место на родине.

Она посмотрела с изумлением.

— Неужели вы боитесь, что сюда явятся немцы, мистер Хоуард? Им не пройти так далеко.

И успокоительно улыбнулась.

— Нет, — сказал он. — С нынешних позиций они далеко не продвинутся. Но все равно, думаю, мне следует вернуться домой. — Он помолчал и прибавил с надеждой: — Может быть, я пригожусь в противовоздушной обороне.

Миссис Кэвено не выпускала из рук вязанье.

— Мне будет недоставать бесед с вами по вечерам, — сказала она. — И дети будут без вас скучать.

— Мне очень приятно было познакомиться с вашими детьми, — сказал Хоуард. — Мне тоже будет скучновато без них.

— Шейла в восторге от сегодняшней прогулки с вами. Она поставила цветы в воду.

Было не в обычае старика действовать наспех, но в тот же вечер он предупредил мадам Люкар, что уедет через неделю, одиннадцатого июня. Он сказал ей это в кабачке, и там разгорелся оживленный спор — вправе ли он так поступите? В споре участвовали чуть ли не все местные жители, длился он добрый час, немало было выпито перно, и под конец общественное мнение сложилось в пользу. Хоуарда. Нелегко мадам Люкар потерять своего лучшего постояльца, сказал местный жандарм, и всем сидотонцам жаль расстаться со своим английским camarade [12] товарищем (фр.) , но, конечно, в такие времена старому солдату положено быть у себя на родине. Мсье совершенно прав. Но, может быть, он вернется?

Хоуард сказал, что надеется вернуться очень скоро — через считанные недели, как только минует опасное положение на фронте.

Назавтра он начал готовиться к путешествию. Готовился не спеша, ведь впереди еще целая неделя. И выдался еще один удачный денек с удочкой у ручья, и он поймал еще двух голубых форелей. После отступления из Дюнкерка в военных действиях на несколько дней наступило затишье, и Хоуард пройдя день в нерешительности, но потом немцы двинулись в наступление на Сомме, и он опять стал готовиться к отъезду.

Девятого июня явился Кэвено, неожиданно приехал из Женевы на своей маленькой машине. Он казался еще более озабоченным и рассеянным, чем обычно, и скрылся вместе с женой в их комнатах. Детей отослали в сад.

Через час Кэвено постучался к Хоуарду. Старик перед тем читал в кресле и задремал, уронив книгу на колени. Когда в дверь снова постучали, он надел очки и сказал:

— Войдите!