Олег Дивов - Русский фронтир [антология]

Наши границы в будущем – прощание с границами.

Когда они смеются, то не прикрывают рот ладонью. У них всех здоровые белые зубы. Как жемчуг.

А еще их командиры носят тонкие суконные шинели цвета голубиного крыла, волшебно легкие и очень теплые. Такой же сизый цвет – у туч, из которых они опускаются в Наместье. На барахолке за похожую шинель просят пять дирхамов серебром или дюжину банок тушенки.

Зовут их «орланы», морские орлы, поскольку они прилетают по небу со стороны моря. И еще из-за гербов на фуражках. Эти гербы у них повсюду. Что конвойный бронебагги, что фургон, что воздушный корабль – каждый борт с двухголовым орлом.

Говорить с ними запретно, за это меч, башка с плеч. Но смотреть можно, когда разгружаешь заморский завоз с едой и мануфактурой.

Из себя важные, глядят свысока, поступь широкая, твердая.

Наблюдая за орланами, Коби пытался представить – кто они, откуда? Почему такие сытые и чистые?

Про старину и заморье мало кто знал. Когда были книги из бумаги и плитки с бегучими буквами, в них читали о старинном, но еще при бабке Коби алиены-господа велели все сломать и сжечь. В резервации позволили оставить одну Библию, она постоянно хранилась в подземной молельне, выносить нельзя. Преподобный пастырь и его ученики за это отвечали головой. И если лишнее рассказывали – тоже. Бывает, найдется наушник, алиенам донесет – ради награды или чтобы самому стать пастырем. Должность завидная – кормиться от общины, а работа – знай читай да требы исполняй.

О мире и о новостях неверным сообщал глашатай алиенов. У него тоже работка непыльная – кричать с башни призыв на молитву, учить недорослей и оглашать в резервации волю господ. От него Коби и нахватался знаний, не считая россказней между своими.

Мир зачумило неверие, за это Бог покрыл его наполовину морем, покарал дождями и снегами. А кого и вовсе утопил – Альданимарк, Хуланду, которые дряхлый пастырь называл Голландия и Дания. Но Наместье, где держалась вера алиенов, пощадил, лишь побережье там-сям залил. И оставил Ирланду на западе, как охотничье угодье; смельчаки туда ходили за хабаром и милашками, не брившими голов. Правда, не все возвращались.

На востоке за волнами – черно-рабская Фаранса, там другие алиены ложно исповедуют по-дикому – воинственные, злобные укурки. А дальше вдоль земли и моря высится Вахтам-Раин, защитный вал германов. За ней – «дом войны», земли неверных. Там злой ад и тьма – чем дальше, тем чернее. Оттуда-то, из самой дали, прилетают в тучах корабли, похожие на кабачки.

– Огражденные морем, – вещал глашатай согнанным на майдан неверным, – мы как светоч посреди кромешной ночи. Вам даем жизнь и защиту, а пришельцам – милость. Орланам позволяется держать подворья в Кинате, в Сасикисе, чтоб складывать к ногам наместника завоз даров…

– Кент, Суссекс, – потупив взгляд, еле слышно шептал Коби себе под нос. Глядеть прямо на глашатая, как на любого алиена, – запрет, башка с плеч. Но истому скинхеду полагается хоть в малом поступать наперекор. Да и звучат старорежимные названия на прежнем языке гораздо лучше, чем на пиджине.

– Помните главные запреты – не подходить к стене подворья, не говорить с чужаками, не брать из их рук, не оказывать знаки внимания жестами или гримасами! Нарушитель лишается милости и снисхождения, он – жертва меча, и голова его – на тыне. Кто малые запреты преступил, тот извергается прочь из Наместья – как скотину, отдадут его за море, в рабство без возврата, на муки и долгую смерть!..

Каждое воскресенье он так выкрикивал, заученно и одинаково. В аккурат после литургии, когда причастишься, вылезешь на свет божий из молельного подвала и вздохнешь полной грудью – а тут этот петух как загорланит! Половина настроения насмарку. Или больше, судя по новостям.

Перед стадом неверных, сидящих на корточках, глашатай чувствовал себя возвышенно, словно на башне в час призыва. Вместо лиц и глаз на него смотрели бритые макушки. Велико поголовье скинхедов в Кинате, много пользы от него наместнику.

– Близится срок платить выкуп за жизнь – динар с мужчины. Помните о нем! Кто ленив или скуп, отдаст городу ребенка…

От толпы донесся сдавленный долгий вздох. Двадцать дирхамов, немалые деньги. Но скинхеды чадолюбивые – надорвутся, а уплатят.

– Теперь возрадуйтесь! Лето выдалось урожайное, зимой всех ждет сытный прокорм. Вдобавок наместник дарует вам приработок…

При этих словах кое-где мелькнули поднятые на миг лица.

– В долинах и холмах размножились бродячие собаки. Они – злой ад, угроза овцам, гибель женщинам и детям. Можете их убивать ножами, самострелами, ловушками. Оплата – дирхам за семь голов, а собачина и шкуры – ваши. Соль и химикаты на выделку шкур город даст за полцены.

По сидячей толпе прошло оживление, раздался радостный гомон. Охоту разрешили! Впереди жирная зима, да и на выкуп заработать стало проще! Кожевникам и скорнякам прибавится работы, зато можно будет приодеться, а излишки сбыть в другие резервации.

Тотчас, как глашатай и его охранники ушли, собрался сход мужчин. Стайных псов добывают сообща, и мэр поселка назначил – от тинейджеров и старше всем собраться в промысловые ватаги, чинить охотничьи снасти, ладить волокуши. От охоты отстранили только винокуров, потому что гнать спиртягу для заправки алиенских тачек – дело архиважное.

Снаряжение готовили с одушевлением, словно готовились брать город приступом. И если вместе, то уж вместе. Для такого раза собирались вечерами в повети при чьей-нибудь хижине, зажигали лампы, вострили ножи, мастерили, пели скинхедские песни –

Не псалом же и не бунтовское разжигалово – дозволенное песнопение неверных.

Под конец скопом пошли к преподобному, чтобы тот освятил болты и арбалеты, а на другое утро до рассвета двинулись ватагами в поля. За каждым отрядом ребятня, зевая с недосыпа, тащила волокуши, пока порожние.

Впереди крылась в синем тумане осенняя ширь, слабо виднелись огни на корабельной вышке орланов – красные, похожие на звезды.

Из мглы доносились удары колокола – в подворье звонили к заутрене.

Правда, тогда Коби не знал, что это церковное, вроде криков глашатая с башни. Думал, орланы часы отмечают.