Олег Дивов - Русский фронтир [антология]

«Нелепая ситуация, – подумал Виктор. – Было бы правильнее сразу двигаться к Департаменту. Там пересидеть легче. Начнет полиция прессовать, свои в обиду не дадут. Да и какие у полиции к нам претензии? И с какого боку во всем этом оказался замешан Бурмистров?..»

Зельдин вдруг щелкнул пальцами.

– Никита, мир его праху, сейчас бы посмеялся надо мной, – сказал он. – В студенческие годы мы часто спорили о путях развития архитектуры. Он считал, что прямоугольник, и вообще прямые углы в строительстве, это архаика, тупик, возвращение на подсознательном уровне к пещерам и норам. И вот сейчас мы с вами забились одновременно и в пещеру, и в нору. Прямоугольную.

– Думаете, его все же убили? – невпопад спросила Ольга.

Прямого ответа она не получила. Зельдин уклончиво ответил, что Никита Демченко всегда был, как говорится, человеком с более чем богатым воображением. И при этом немного скандальным. На втором курсе его доклад о Гауди чуть не кончился дракой. Когда он хитрым вывертом связал нелюбовь великого испанского архитектора к прямым линиям с китайской демонологией, какой-то темпераментный студент из Барселоны, который учился у нас по квоте для европейцев, кинулся на него с кулаками.

– Вы, архитекторы, горячие парни, – хихикнула Ольга.

Зельдин, улыбаясь, поведал ей, что архитекторы действительно люди хоть и творческие, но нервные, потому что великие замыслы сталкиваются со вкусами тех, кто оплачивает их воплощение. Вот он такой весь демиург, из ничего за шесть дней, а то и быстрее, создает прекрасное нечто, достойное остаться в веках, а тут жалкий денежный мешок, ковыряясь в носу, нагло требует, чтобы вот здесь убрать, здесь добавить, а тут вообще все поменять! И даже если не ковыряется в носу, а попыхивает дорогой сигарой и не требует, а вежливо просит учесть его пожелания – веселого мало. Поэтому одни демиурги быстро становятся циниками и живут по принципу «любой курятник за ваши деньги», другие же, самые талантливые, дергаются, хотят что-то доказать, хитрят, интригуют, но в итоге все заканчивается депрессией.

– Не надо про депрессию, – тихо попросила Ольга, сморщив нос.

– Извини, я и забыл…

Ольга посмотрела на Виктора и после долгого молчания сказала:

– У меня сестра болеет. Тяжелая форма депрессии. После смерти отца мать начала болеть, сестра ухаживала за ней, пока я училась, сильно переживала. Сейчас сидит на антидепрессантах. Боюсь даже подумать, что она может вовремя не принять таблетки.

– Разве это болезнь? – спросил Виктор. – Я думал, это вроде плохого настроения и лекарства только вредят. Когда я ходил на сейнере, у нашего старпома тоже случалась депрессия, если рыба не шла. Так он черного перца в водку набухает, стакан в себя ввинтит, и снова бодрый такой, веселый.

Ольга только махнула рукой, а Зельдин пояснил, что тяжелую депрессию водкой не вылечить, разве что запоем, но и это чревато, поскольку человеку в таком состоянии все не в радость, ну вот буквально ничто не может доставить ему удовольствие.

– Ангедония, – сказал Ольга. – Лечащий врач так это назвал.

Виктор сочувственно покачал головой. Раз есть название, значит, есть и болезнь. Бывало у него плохое настроение, но и поводы для этого были. А вот так, чтобы без причин все не в радость – это не жизнь.

– Дядя Вася советует поменять жилье, но мать ни в какую. Отсюда, говорит, вынесут, тогда и делайте что хотите.

«При чем тут жилье», – хотел спросит Виктор, но не успел.

Судя по всему, Зельдин уже говорил на эту тему, и сейчас, благо все равно делать было нечего, прочел своеобразную лекцию о влиянии ландшафта и архитектуры на здоровье. Виктор даже кое что запомнил из его рассуждений об эмпирике геомантов, о тонком взаимодействии ландшафта на психотипы этносов, о том, как научно было доказано, что вид из больничного окна на цветущие растения приводит к росту числа выздоравливающих, а, допустим, на глухую стену – наоборот. Рассказал Зельдин и о статистике, которую собирал покойный Демченко, пытаясь найти взаимосвязь между архитектурными комплексами в больших городах с психическими заболеваниями и самоубийствами.

– Неужели нашел? – удивился Виктор.

Ему не верилось, что какая-то не под тем углом поставленная стена, кривая загогулина на фасаде или клякса на заборе могут заставить человека наложить на себя руки. Зельдин пояснил, что когда речь идет о больших количествах людей, то отклонения могут быть как в сторону уменьшения от усредненного параметра, так и увеличения. Все факторы, влияющие на эти отклонения, в том числе и невербальные команды, практически невозможно учесть.

Раз невозможно, то чего же людей пугать, чуть не спросил Виктор, глядя на загрустившую Ольгу, но промолчал. Зельдин тоже спохватился и пояснил, что все это, скорее всего, плоды воображения покойного Никиты, который из любой мелочи мог составить теорию заговора. Вот, к примеру, когда началось массовое использование строительных принтеров, Демченко, вообще-то горячий сторонник научно-технического прогресса, вдруг выступил против. Во время своих выступлений он пугал тем, что хакеры могут легко взломать систему заправки картриджей для принтеров и, внеся закладки в программы управления, изменят компоненты, например, цементирующих реактивов. А испарения, идущие от стен, медленно начнут воздействовать на психику, а то и на рождаемость.

Самое интересно, добавил Зельдин, что подобных страшилок в сети было очень много. Но несколько лет тому назад после очередного выступления Никиты началось расследование и обнаружилось, что некий домостроительный комбинат не только использовал просроченные картриджи, но и добывал песок для бетона из закрытого карьера, находящегося рядом с могильником химических отходов. Головы тогда летели, как кегли, и сроки шли с конфискацией, как недобро шутили, «до седьмого колена».

Под негромкий говор Ольга стала клевать носом, потом громко зевнула, извинилась и, сказав, что немного поспит, вытянулась в кресле.

Виктор попросил закрыть дверь на защелку и открыть только на условный стук, а он пока сходит за припасами. Если, мало ли что, задержится, никуда не ходить, ждать. Через два дня пробиваться к Департаменту.

На ярусе между тем кипела жизнь. Кто-то из жильцов верхних контейнеров тянул монотонную песню, в которой можно было услышать завывание ветра в пустыне. Внизу детвора привязала веревки с доской к поперечной перекладине, устроив качели. Трубы, из которых были составлены леса, поскрипывали, с них сыпалась ржавая пыль, но никто на это не обращал внимания. У лестницы на колченогом стуле сидел смотрящий с короткой трубкой в зубах и бдительно поглядывал по сторонам, а рядом с ним прямо на грязном потрескавшемся бетоне валялся пьяный в хлам негр, судя по цвету и запаху лужи – в собственной моче. На ярусе кипела жизнь и никто вроде бы не страдал ни от какой депрессии.