Олег Дивов - Русский фронтир [антология]

Государыня – вовсе не похожая на официальные портреты, скорее на юную барышню, которой впору бегать на танцы и читать любовные романы, – сидела в кресле. Длинные темные волосы струились вниз.

Когда-то, впервые увидев ее, влюбился. Окончательно. Бесповоротно. Ни слова не сказав даже духовному отцу.

Лишнее.

И разговоры, и мечта.

Сейчас в глазах промелькнет знакомое выражение: жестокое разочарование; «стена, кирпичи, приговор – расстрел» [3] Б. Смоляк, «Мои войска». .

Она не грешила подобным. Но так даже больнее.

– Господин штаб-ротмистр, – она поднялась.

Стало неудобно. И стыдно.

Не ей передо мной – мне навытяжку стоять. Ни капли укора в глазах – только сочувствие и интерес.

– Ваше Величество, – склонил голову. – Прошу простить, прямо с корабля.

– Варвары, – констатировала она. – Сказала «срочно», но не настолько же! Присаживайтесь, прошу. Не смотрите так на чехлы, они не кусаются. Ну, чистые, так не век им такими быть.

Послушался. Не стоять же, раз садиться велят? Радуйся, дурак, – предел мечтаний достигнут!

– Сначала о неприятном, – сказала она тихо, усаживаясь напротив. – Я читала отчеты. У меня есть несколько вопросов. Во-первых, подробной стенограммы беседы с… Трифоновым, назовем его так, никто, оказывается, не вел. Казаки, что поделаешь. Только общий пересказ в вашем рапорте. У меня создалось впечатление, что вы о чем-то спросили – и именно эти ответы обусловили окончательное решение. О каких именно из перечисленных вами фактов шла речь? Второе. Почему вы посчитали, что ваш выбор – в интересах Империи, а не лишил ее будущего?

В голосе звякнула сталь. Далеко-далеко, но она не дала забыть, кто восседает передо мной.

– Ваше Величество, – из себя выдавил. – Разрешите излагать прямо и без экивоков?

Дождался кивка.

– Вы совершенно правы. Одно следует из другого. Я спросил: «Верите ли вы во что-либо? Бога, концепцию, идею?» Потом уточнил: «И вы уверены, что живы?» На основании ответов сделал вывод: их «будущее» – путь в никуда; но опасен он лишь для тех, кто уже убил себя в душе своей, простите за неуместную красивость. Остальные будут спасены нашей инфокампанией – и это вместе с полученной технологией послужит пользе государства Российского.

– Хмм. И каковы же были… ответы? – Она подвинулась на краешек кресла.

– «Понятие не имеет практического смысла» и молчание. Не стану уточнять, что в той ситуации запрет навряд ли что-то изменил.

– Но уточнили, – заметила она.

Огромные глаза, чей цвет я никак не мог уловить, заглянули мне в душу.

– Скажите, – спросила она, – а почему вы считаете себя вправе принимать такие решения? Я не оспариваю и в целом согласна с вашей логикой, но мне интересно.

Я вздохнул. Улыбнулся. По-настоящему.

– Ваше Величество, мы оба знаем – из злых дел не построишь жилой дом. Только темницу. Древо познается по плоду. Но дерево, чьи плоды ядовиты, все-таки сгодится на щит. Оттого вы дали мне власть и обязанность нарушать закон Божий и людской. Предавать. Покупать предателей. Убивать. Совершать диверсии. Иметь дело со злом, знать зло и быть той скованной из него броней, без которой невозможно ваше добро – иначе на него покусятся куда более дурные, нежели я, люди. Полагаю, это подразумевает и право решать, jure dicere.

– Право на решение, данное искренне верующему в Господа нашего? – улыбнулась она в ответ вдруг очень по-детски.

Слишком понимающе.

По своему обыкновению отвечая сокровенным мыслям, а не дежурной вариации на тему истины, срывающейся с уст, когда, может, и хочешь сказать правду, да не умеешь. Ненавижу, когда меня читают. Но злиться на нее – не в моих силах.

– Не осознай я вдруг себя таковым – духу не хватило бы, – признался смущенно. – И никакое знание зла тут ни при чем. Почти.

И не соврал. Ни себе, ни ей.

– Вы все сделали верно, Сергей Афанасьевич. Иногда, – задумчиво произнесла она, – мы вынуждены удерживать позицию или делать шаг назад, просто чтобы идти вперед.

Праотец Ной молчаливо согласился с иконостаса в красном углу. Ему беззвучно вторили портреты со стен – Кутузов и Жуков, Деникин и Первый Государь Второй Империи…

Иногда самое важное – не перешагнуть черту. Не расшибить лоб о предел возможного.

Истина заключалась именно в этом.

Это случилось, когда Саша была маленькой и мама еще не отправилась в царствие цифровое, а выполняла свой долг перед Империей в реальном мире. В тот день солнечная активность была минимальной – штормов не предвиделось и даже шмантафимы попрятались по своим норам, так что губерниям ничего не угрожало. По этому случаю семейный совет клон-династии Вонг разрешил матери и дочери провести выходной за пределами генерал-губернаторства – полюбоваться на чудеса Солнечной системы.

Мама надела на Сашу силовой скафандр. Губерния открыла пешеходный портал. Они шагнули в него и оказались на Меркурии, но не стали задерживаться – переходя из портала в портал, прошлись по главным туристическим местам системы – посмотрели Юпитерианский шестигранник, парящие города Венеры, цветущую Землю, транспортный хаб Япета, подледный мир Европы, постояли на вершине марсианского Олимпа и посетили множество других знаменитых мест. Спустя несколько часов они остановились на комете Герасименко-Чурюмова – перекусить мороженым. Никого рядом не было. Комета улетела далеко от Солнца – сияющие иглы губерний с такого расстояния были не видны. Окружающий пейзаж казался безжизненным и угрюмым.

– Саша, тебе понравилось что-нибудь? – спросила мама.

– Земля.

– А больше ничего?

– Все остальное – унылое.

– Люди веками мечтали увидеть места, в которых мы сегодня побывали. Именно поэтому человечество вышло в космос и расселилось по Солнечной системе.

– Люди – глупые, да? – спросила пятилетняя девочка.

– Почему?

– Они покинули Землю – единственное нормальное место, чтобы их потомки жили во всех этих унылых местах и только и делали, что пытались вернуться.

– Человечество теперь слишком большое. На Земле на всех места не хватает.

– И поэтому мы живем на Солнце, мама?

– Да, поэтому мы живем на Солнце.

Позже, когда они вернулись домой, Саша стояла у силового поля, ограничивавшего детскую, и смотрела вниз – на фотосферу. Отсюда, с высоты трех миллионов километров, были видны факельные поля, неумолимо надвигавшиеся на вавилонские башни губерний. Окруженные факелами, темнели вильсоновские депрессии. Шторм шел к ним в гости. В его центре, пронзающем Солнце копьем магнитного поля, грануляция не могла существовать, а значит, и губернии тоже. Вслед за штормом следовали шмантафимы – их утлые кораблики маячили на горизонте. Умный телескоп, встроенный в обзорное поле детской, показал их – похожие на молочно-белые пилюли, они ждали, пока шторм сделает свое дело – пожрет губернии, как делал уже сотни тысяч раз, чтобы солнечные цыгане поживились тем, что останется.