Коллектив авторов - Клыки. Истории о вампирах (сборник) [litres]

– Ты сделал это.

Она провела большим пальцем по толстой глазированной поверхности, которую Джош небрежно украсил завитками цвета лимона и индиго.

– И что? – спросил он. – Вот, просто выкинь весь этот мешок с барахлом.

За дверью офиса стоял мусорный мешок. Джош толкнул его к ней ногой.

Одетт аккуратно отложила чашу в сторону, вернулась к сумке и достала оттуда кусок мятой ткани.

О, нет, только не эта чертова вышивка!

На занятиях с тканью Джош был настолько чекнутым, что решил сделать копию ацтекского плаща – блестящего, со слоями перьев тропических птиц, который он видел в музее. Он только освоил косые стежки, поэтому полотно приняло форму бриллианта. Хуже всего было то, что шерстяная пряжа была не такой глянцевой, и парень решил добавить кусочки металла, черепки, стекла и любые блестящие частички, которые пришил и привязал на поверхность с неровными швами.

Этот умник Микки Крейг однажды застал его за работой над плащом и дразнил «шьешь, словно девчонка». Тогда Джош вышел из кабинета и спрятал незаконченное полотно в своем шкафчике, где его никто никогда не увидит.

Да уж, вот повезло так повезло.

Может, он сможет убедить Одетт, что это работа его матери?

– Боже милостивый, – решительно сказала Одетт. – Боже. Милостивый . Если я когда-нибудь догоню эту девчонку, то оторву ей голову .

Глаза вампирши блестели от злости, но Джош видел, как по ее щеке скатилась слеза.

Одетт плакала .

И вот она, основа для его первой песни о жизни мертвеца, разрывающая душу утратой всего и победой, рассказывающая о его последнем лете, когда он еще был подростком: «Слезы вампира». Все, что ему нужно было сделать, так это написать пару строк и найти мелодию для работы.

Все, что ему нужно было… почему он не мог думать?

Все, что ему нужно было… Его мысли висели, как густой прохладный туман. Он обнаружил себя смотрящим на грубое, скомканное полотно, яркое и блестящее, которое Одетт держала в своих костлявых руках.

Он начал смотреть на нее, эту дерзкую работу, сделанную его собственными руками дилетанта. Грязные края обрамляли разноцветные краски, словно взятые с перьев попугая, полотно было усыпано сверкающими кусочками.

Он даже не закончил работу, но она была прекрасна.

«О, – подумал он. – О…»

Это было то, чем он должен был заниматься все это время. Не рисовать комиксы или придумывать тексты песен, а создавать подобное умопомрачительное взаимодействие цветов, форм и текстур. Это было его призванием, его умопомрачительным талантом.

Так почему он не мог представить это произведение искусства в готовом виде?

Джош широко раскрыл глаза, затем прищурился, но видел он только незаконченную работу. В его разуме, сером, плоском и безмятежном, не было ничего, кроме поднимающейся волны страха.

Несмотря на то, что прямо сейчас он не мог описать суровый взгляд на лице Одетт в своей песне, Джош прекрасно понимал – ничего не изменится. Это идет изнутри.

Он выглядел как тот, кто смотрел в будущее, полное абсолютной невозможности завести детей, сотворить одно-единственное прекрасное и оригинальное произведение. Вдохновение покинуло его навсегда.

Если Джошу нужна оригинальность, вдохновение и красота – все, что он когда-либо хотел, – то он должен заполучить это как Одетт или другие Достойные.

Ему придется стать коллекционером…

Иногда вечеринки становились сущим наказанием. Клаудия ненавидела большие собрания людей – и в том числе вампиров. Те смеялись над шутками «для своих», которые были ей непонятны, а за их разговорами она никак не поспевала следить.

Ей нравилось быть в компании одного или двоих. Беседовать о жизни и о будущем. О прошлом. Она встречалась с людьми, которые были свидетелями самой истории и при этом оставались в живых и могли об этом рассказать. Это было интересно. Не то что бестолковые ночи, полные танцев, смеха, обжорства и секса. Пожалуй, она была слишком серьезной, и в этом заключалась ее проблема. Другим же либо было все равно, либо они вообще не задумывались. Она хотела относиться ко всему так же, но в ней осталось слишком много от ее смертного «Я».

Ее парень, Джоэл, помахал рукой перед ее лицом.

– Ты голодная? Идем поедим. – Он ткнул ее. – Хватит мечтать. Идем. Скоро ночь, а ты тут сидишь, будто совсем не хочешь есть.

На самом деле ее мучило грызущее чувство голода.

– Да, голодная. Конечно. Но есть в компании мне не хочется.

Джоэл закатил глаза:

– Ты меня достала. Понимаешь? Достала, достала, достала!

– Ну, меня и саму это все достало. А тебя разве нет? Эта фатальность. Не надоело, что тебе всегда девятнадцать? Не хочешь узнать, каково это, когда тебе тридцать? Или сорок?

Клаудию обратили в 1942-м, за три недели перед выпускными экзаменами, и она всегда об этом жалела. Тогда она усиленно готовилась, очень старалась и знала все, что от нее требовалось. Могла написать доклад о любой из жен Генриха VIII, о детской смертности во всем мире, о системах голосования почти в любой стране. Войну на уроках они не обсуждали. Учителя говорили, что там все меняется слишком быстро, и нужно сначала подождать и только потом делать какие-либо выводы. Но если бы выиграла Германия, их учебники по истории полностью заменили бы, и это знали все.

Она была первой девочкой в своей семье, которая достигла столь многого, и одной из всего лишь пяти девочек, заканчивавших среднюю школу. Большинство ее подруг работали в магазинах, а некоторые даже записывались медсестрами, чтобы спасать жизни храбрых солдат. И находить храбрых раненых мужей. Порой Клаудия завидовала такой обычной жизни, но в то же время – знала, что ей самой причиталось гораздо больше.

Ее семья всегда была богата. Все благодаря обуви – ведь люди не могут без обуви. Отец много путешествовал по свету в интересах семейного бизнеса, хотя Клаудия знала, что дело было не только в этом. Он возвращался из своих командировок изнуренным и – нередко – раненым. Пальцы его каждый раз были в порезах и занозах, вокруг глаз залегали синяки. Руки были исцарапаны. Пока она училась, мать кормила ее постоянным, размеренным потоком здоровой и нездоровой пищи. Клаудия знала, что остальные в семье обходились без этого, тогда как ей еда требовалась, чтобы продолжать учиться. Редкое красивое яблоко. Толстые ломтики хлеба с маслом и малиновым вареньем. Иногда – если соседи объединяли свои ресурсы – кусок пирога. Клаудия знала, что ей жилось лучше других.

Однажды мать пожарила курицу и щедро приправила ее чесноком. Потом залила жирное мясо и картошку чесночным соусом, а по бокам выложила толстые ломти хлеба.