Сергей Панченко - Миры Артёма Каменистого. S-T-I-K-S. Брат во Христе

– Я не пойду внутрь, батюшка. Боюсь оскорбить своим видом твои хоромы. Будь милостив, вынеси сюда, – попросил бомж.

– Да тут только собаки мои едят. Проходи, не стесняйся. – Отец Анатолий пригласил бомжа в дом.

Ему на ум не приходило, по какой такой причине он ведет это грязное существо в свои стерильные опочивальни. Отец Анатолий усадил за стол гостя.

– Как зовут тебя, человек? – спросил он.

– Нет у меня имени. Как хочешь, так и зови.

– Да как это так?! Ведь звали же как-то тебя, до того как… – Батюшка осекся.

– Я всегда такой был, – признался бомж.

Отец Анатолий посчитал, что человек не хочет бередить жизнь, в которой были причины стать бродячим человеком. Он открыл холодильник и стал выставлять еду на стол. Добрался он и до бутылки коньяка. Сейчас ему нужно было выбить клин тем же клином. Посмотрел на бродягу и достал из холодильника еще и бутылку дешевой водки. Разложил на столе еду, налил себе в бокал коньяка, а гостю – водки в стакан, решив про себя, что и такой подарок для бродяги чересчур.

– Угощайся, чем Бог послал. – Отец Анатолий придвинул к нищему тарелку с давнишними пельменями.

– Спасибо вам, но я не пью.

«Так вот почему у тебя такой чистый голос», – подумал батюшка.

В голову ему пришла одна интересная мысль. Он уже давно присматривался к прихожанам, подумывая, создать церковный хор.

– Поешь? – с надеждой спросил священник.

– Если вы о профессиональном пении, то нет. А так петь люблю.

Отец Анатолий в два больших глотка выпил бокал коньяка, приложился носом к соленому огурцу и довольно крякнул. Огурец провалился в бороду и захрустел на мощных челюстях священника.

– Хор хочу сделать, чтоб гремел на всю округу! – Батюшка замахнулся одной рукой, а второй снова налил коньяка. – Чтоб в нашу церковь все ездили. Чтоб… чтоб…понимаешь, проходимость какая будет? Это Бог тебя послал ко мне, точно говорю. Ты у меня звездой станешь! Мы такие псалмы петь будем – заслушаешься!

Батюшка раскраснелся. Глаза его засверкали торжеством. Мысль с хором показалась ему настолько удачной, особенно в плане увеличивающихся доходов, что невольно побежала еще дальше. Отец Анатолий представил, что откроет сиротский приют и добьется помощи на его содержание не только от государства, но и от епархии. Чертовщина, мучившая его в последнее время, забылась (не в последнюю очередь благодаря подействовавшему коньяку). Батюшка снова поднес бокал с коньяком к бороде.

– Ну, чтоб все получилось! – пожелал он и махнул бокал в открывшееся в бороде отверстие.

Священник поставил бокал и потянулся за огурцом, да так и замер. Вместо бродяги сидел другой человек в странном одеянии. Оно струилось светом и как будто не отражало его, а излучало самостоятельно. От прежнего бродяги у человека остались только глаза. Они смотрели с любовью и состраданием. Отец Анатолий все же схватил огурец и принялся креститься им.

– Что я сделал не так? – Коньяк быстро терял свои свойства в испуганном организме.

– Не что сделал , а что предстоит сделать . – Бродяга, или кто он там был на самом деле, блаженно улыбнулся.

Отец Анатолий почувствовал, как обстановка его кухни зашевелилась и поплыла, как воск на церковной свече. Тьма накатывала со всех сторон, и только глаза бродяги светились, как два синих уголька. «Помираю, – решил батюшка. – Это ангел пришел за мной, проводить в царствие небесное». Тьма закрыла всё – и свет и звуки и даже тепло, – погрузив в ледяное ничто.

Отец Анатолий лежал на полу кухни. Теряя по неведомой причине сознание, во время падения, он ухватился за скатерть и все, что стояло на столе упало на него. Священник лежал неподвижно и едва сопел. Капустный лист из перевернувшегося на лицо салата то закрывал одну ноздрю, то распрямлялся под мощным выдохом. Короткий проблеск сознания заставил отца Анатолия дернуть ногой и глубоко вздохнуть. Проблеск нес в себе неприятное воспоминание о пережитом страхе. Он неясно тревожил, но его еще было недостаточно для полного восстановления сознания.

Батюшка задвигал ногами активнее. Салаты и закуски посыпались с рясы. Святой отец махнул рукой и припечатал к лицу кусок жареного мяса, натертого приправой из красного жгучего перца. Часть приправы втянулась в ноздри во время вдоха. Отец Анатолий зашевелил ноздрями, заерзал на одном месте, а потом громко чихнул. Чих вернул его в настоящий мир. Глаза открылись и забегали по кухне. В них еще читался страх.

– Ох! – вздохнул преподобный отец. Его тошнило.

Ощущение было такое, будто он выпил не два бокала дорогого коньяка, а литр сивухи. Отец Анатолий прокрутил в памяти воспоминание и не нашел в нем подтверждения своим сомнениям. Он хорошо запомнил момент отключки. Мозг прорезал разряд молнии. Его же ограбили! Этот маскирующийся под бродягу тип каким-то образом добавил в коньяк клофелин и обчистил его. Святой отец не без труда сел. Обстановка вращалась, вызывая приступы тошноты. Живот резало, как после отравления.

– Молочка бы. – Отец развернулся в сторону холодильника и на карачках дополз до него.

Холодильник не работал. В нем едва чувствовался холод. Батюшка прикинул, что если холодильник отключился вместе с ним, то, судя по его состоянию, прошло не меньше пяти часов. Пакеты с молоком стояли на полке в дверке холодильника. Отец Анатолий вынул один и сделал несколько жадных глотков. Молоко растеклось по бороде. Жажда немного отступила, но ощутимого облегчения не произошло. Алкоголь мог бы помочь намного лучше. Святой отец сомневался, стоит ли сейчас прибегать к этому способу лечения. Скорее всего, придется вызывать полицию, а если он будет пьян, то его показания не будут приняты всерьез. В том, что он ограблен, отец Анатолий не сомневался. Других причин повергать его в беспамятство не было. Ему стало смешно, когда он вспомнил, что принял бродягу за ангела.

Священник придвинул табурет и с его помощью встал на ноги. Опора была шаткой. Земля под ногами ходила ходуном. Пришлось опереться о холодильник, сделать несколько шагов вдоль столешницы кухонного гарнитура, развернуться и сесть за стол. Трудно было представить, сколько сил может потребоваться, чтобы подняться на третий этаж, в секретную комнатку, где хранилась вся наличность, золото и драгоценности. Взгляд упал на бутылку водки – единственное, что не было стянуто на пол. Только вместо прозрачной жидкости в ней было что-то грязно-бурое, будто прошедшее по ржавым трубам. Под бутылкой лежал листок. Отец Анатолий пододвинул к себе и листок и бутылку.

«Панацея» – единственное слово, написанное на листке. Батюшке оно показалось насмешкой. Не этой ли панацеей его опоили накануне? Он понюхал содержимое бутылки. Оно воняло хуже, чем выглядело. Ни дать, ни взять, воняло, будто давнишнего покойника запхали в бутылку. От сравнения живот резанул болезненный спазм. Отец Анатолий охнул и выругался не по-христиански.