Вадим Денисов - Дауншифтер

Ещё в 1980-х годах бичи составляли значительную часть всех сезонных рабочих в рыболовном промысле, геологии, строительстве на далеких точках и на лесоповале. Но сейчас, как утверждает сам Гумоз, настоящих бичей не осталось даже на далеком заполярном Диксоне. В общем, «сейчас таких не делают». Я верю эксперту вопроса, человеку, который не просто бич, а бич по всем старым понятиям. Он из тех, кто, даже имея возможности, знания, умения и деньги, никогда не вернется в традиционное цивилизационное поле.

Гумоз никогда и никому не говорит своего настоящего имени, и я тут не исключение. Уверен, что некогда он получил прекрасное академическое образование. Конечно, за трудные годы многое им забыто, но с Гумозом и сейчас вполне можно обсудить тонкости «Критики чистого разума» Эммануила Канта. Знаю, что он куда-то перечисляет почти весь свой заработок, как-то проболтался. А имя… Что мне даст заявленное имя, если неизвестно, сколько документов он поменял за свою жизнь?

Многие люди со временем осознают, что занимаются не своим делом. Некоторые начинают что-то менять, как я, поменявший в последние годы очень многое. Кто-то раз за разом ошибается и продолжает поиск долгие годы, другие же быстро ломаются, смирившись с судьбой. А иной с детства понимал, кем станет в будущем. Редкая история. Так вот, Гумоз настолько цельный в своём образе мужик, что он, как мне кажется, уже в молодые годы почувствовал нужную ему степень свободы и осознанно шёл к такой жизни.

В общем, моего собеседника зовут Гумоз, а я – Никита Бекетов. Мы находимся в правильном заведении и гоняем балду.

Вахтовики галдели всё громче, в спёртом воздухе тесного помещения практически без окон и с неважнецкой вентиляцией летали матерные ругательства. Народ в заведении это терпел, хоть и поглядывая на будущих дебоширов с явным неудовольствием, однако не спеша вмешиваться. Процедура известная, всё пойдёт своим чередом.

«Котлетная» – заведение с традициями. Новому владельцу категорически не понравилось это название, показавшееся ему неблагозвучным. Тем более что местный люд рифмованно обзывал эту распивочную «Миньетной», что, впрочем, можно объяснить только несбывшимися мужскими фантазиями. Я сам не видел и слышать не слышал, чтобы заведение посетила хотя бы одна женщина, не бывает такого. Поселковые дамы если и ходят в кабак, то однозначно выбирают вполне приличный ресторанчик «Макао», высокое крыльцо которого находится всего в паре десятков метров от полуподвальной «Котлетной». Правда, с другой стороны длинного двухэтажного дома. Итак, нынешняя хозяйка приняла волевое решение и назвала заведение красиво – «Закусочная». Но не тут-то было, народ оказался памятлив и упрям! Завсегдатаи объявили названию решительный бойкот, и даже немногочисленные в посёлке официальные лица продолжали называть кабак по-старому. Тем более что и ассортимент ничуть не изменился.

Тут есть свой шарм и даже некий романтический флёр. Мне нравится эта узкая полочка по периметру, усиленная дюралевым уголком, на которую удобно ставить пустые стаканы, три огромные старинные люстры из латуни, нравятся эти картины в затейливых багетах с видами Енисейска, выполненные самоучками в наивной манере. Этот вечный запах непрерывно жарящихся котлет, всегда свежий ржаной хлеб местной пекарни, эстрадная музыка шестидесятых годов, безупречно ледяная водка и тихий гул голосов. Вот только всё хорошо в меру… Сюда я захожу раза три за один визит в посёлок, то есть примерно восемнадцать раз за год. Этого более чем достаточно.

Гвалт и мат по соседству ничуть не смущали и Гумоза, он даже не глядел в сторону намечающегося буйства. Ведь только неопытные вахтовики не знают, что с ними будет дальше. Все остальные в курсе.

– Так вот, значится, о дорогах наших скорбных… – продолжил он прерванный шумом неспешный разговор по душам, – о путях людских грешных, чаще всего они именно таковы. Вот ты, следуя своим ходом, много ли обращаешь внимания на тропинки тех, кто ниже тебя в заположняках? В статусе.

– Честно говоря, вообще не задумывался, – быстро признался я. – Безразлично. Однако, вроде бы вообще никому не мешаю, дорогу не перехожу.

– Врёшь, паря! Сам себе глаза отводишь, – убежденно заявил он. – Ещё как мешаешь. Постоянно, как и все смертные, ты пересекаешь чужую тропку, просто не замечаешь с высоты, не думаешь. А вот когда твой личный ход кто-то режет наискосок да поперёк, то видишь сразу, возмущаешься, глотку рвёшь! Человечишка, он такой, слаб на самокритику. И часто не способен правильно оценить ту жёрдочку, на которой сидит по жизни. Расскажу тебе такую вот коротенькую историю…

– А валяй! – решил я, ещё раз бросив взгляд на запястье, успею эвакуироваться.

– Значит, так. Дело было под Дудинкой, полярной ночью. Я тогда с парнями машины гонял по зимнику, на Купол да на Пелядку. Это газовые промыслы Норникеля. У меня же есть все категории, кроме автобусной.

Я изумлённо покачал головой.

– А что, разве не говорил? – словно удивился и он, хотя точно не сообщал, у меня все ходы записаны.

– Нет. А чего же сейчас не шоферишь?

– Два года назад откатал на руднике всю зиму, но быстро надоело. Понимаешь, слишком много времени жизни и нервической силы в водительстве сгорает. А пока всё больше по ремонту, по любой технике могу. Отдохну, и обратно на прииск, или учителем литературы в школу! Не веришь? – щербато улыбнулся Гумоз.

– Пожалуй, поверю… Извини, перебил.

– Ну, за своевременность пауз! – поднял он классический гранёный стакан, из тех, которые называют «мухинскими».

– Поддерживаю!

Моя норма в этом богоугодном заведении, как говаривает относительно подобных развратных мест один мой друг из далёкой Прибалтики, сто пятьдесят беленькой. Она тут без палева, в отличие от коньяка, прошли лихие времена массовой потравы, народный напиток проверяют.

– Хорошо идёт под котлетку, зря не ешь, Никита, зря… опять же, калории. Короче, большая часть идёт по береговому зимнику, а немного – по льду Енисея-Батюшки. А там заструги, наледи. И мы, чтобы каждый раз не искать новый маршрут, старательно набивали путик. На путике любой проран лучше видно, машинам легче, это понятно. И вот, как-то раз обнаружили новую полынью, большую. Пришлось набивать новый, чуть в стороне. Едем себе по новому, значится, ночь полярная, кроме фар колонны – ни огонька. И вдруг видим – олени сбоку стоят, с дюжину! Замерли! Потому что мы им новым путиком привычную тропу через протоку перерезали. А северный олень, надо сказать, зверь туповатый, ему всё новое разъяснить нужно, понять, ближе подойти. Башка у него слабая, разъясняет долго. Стрелять не стали, поржали по рациям, да и поехали дальше, пусть себе тупят, нам-то какое дело…