Владимир Михайлов - Постоянная Крата

– Тазон, критика – потом. Я знаю то, о чем вы упомянули. Четвертый штаб входил ко мне с этим вопросом, но в тот миг все наши корабли были ориентированы на перехват в Пространстве судов с грузами металлов и той химии, которая у нас только создается, поскольку после начала блокады и ареста наших счетов в мирах это было единственным средством производить товары и получать денежную прибыль. Тут нет виновных. И ни у кого не должно возникать желания свалить что бы то ни было на кого-то другого. А кроме того, в те дни вы были еще достаточно далеки от решения проблемы, не так ли?

– Простите, кан Элюр…

– Ну-ну. Я был бы слишком плохим руководителем, если бы каждую минуту не знал обо всем, что происходит на фирме. Я постоянно был в курсе. А вы наивны, доктор. Но это хорошо. Тогда было не время поощрять вас. Сейчас – иное дело. Думаю, что примем все необходимые меры сразу же. Что касается вас: не стану сотрясать воздух хвалебными речами. Вы и сами понимаете, каков масштаб сделанного вами – и всей лабораторией. Но вы знаете: я люблю вознаграждать заслуги по достоинству.

– В этом никто не сомневается, кан Элюр: мы все вас знаем.

– Так что пока, Тазон, я просто благодарю. Но не только благодарю. С этого мгновения вы – Третье лицо на Уларе. С восьмой позиции – неплохой прыжок, а?

– Это даже не на вес золота, кан. Куда больше.

– Это на вес времени, доктор. А теперь вернемся в зал…

(Снова пауза. Но теперь она уже не кажется бесконечной: она заполнена моими размышлениями.

Вот сукины дети!..

Что же они еще придумают?)

– Кан Эрб, вы говорили, что в основном монтажные работы завершены?

– Да, кан, за исключением промышленности, как я уже докладывал; кроме того, продолжается монтаж на Метаморфе-два.

– Я в курсе того, что вы там делаете сейчас. Даю вам официальное разрешение – срочно монтировать и запустить аппаратуру доктора Тазона.

Начинался новый рабочий день с удовольствия. Заключалось оно в том, что как ни поздно вроде бы уснул накануне Пат из-за разыгравшейся не ко времени памяти, выспался он отлично – так, как давно уже не приходилось. Как если бы часов десять был в отключке, а не те сто двадцать минут, которые протекли, судя по цифрам на часах. А когда человек выспался – все кажется ему прекрасным: и погода, и дорога на работу, да и сама предстоящая работа, пусть даже выполнять ее придется в том же густом тумане, что стоял в корпусе вчера. Пожалуй, так даже интереснее.

Впрочем, никогда не угадаешь – что сегодня тебя ожидает. День нынешний часто оказывается совершенно не похожим на день вчерашний, на который ты только что его примерял. Вот и теперь вроде бы так получилось.

Хотя началось все нормально. После быстрого завтрака группа собралась перед домиком, старшой проверил – все ли тут, оказалось – все, после чего монтари тронулись тем же путем, что и вчера; не строем шагали, конечно, а гурьбой, неторопливо, с достоинством: все-таки специальность у них была не «поднять и бросить», а тонкая и ответственная.

И все же какие-то заминки начались еще по дороге туда, к недостроенному корпусу, где трудились вчера. Уже близ самого корпуса им – монтажной группе – встретились другие люди. Нет, не то чтобы встретились; скорее их дороги пересеклись. Монтари шли от рабочего поселка, и вели их к тому входу в корпус, который находился дальше от жилого дома. А с другой стороны – от места, где помещалось десятка три приземистых строений – вроде бараков, таких, в которых ютятся первопроходцы на новых планетах, пока не построят себе приличное жилье, шла целая толпа, а вернее – кое-как разобравшаяся в колонну по три куча людей, самых разных на взгляд – постарше и помоложе, мужчин и женщин, одетых кто получше, а кто и вовсе едва ли не в отрепья, с выражением хмурого недоумения на лицах. Не шли, можно сказать, а плелись, и чтобы они совсем не встали, их подгоняли охранники, несколько… пятеро? Нет, шестеро. И было этих удивленных людей, пожалуй (Пат Пахтор потер лоб) никак не менее сотни. Ну там плюс-минус. Гнали это население по дороге, пересекавшей ту, по которой шли рабочие, под острым углом, потому что вела она от бараков к этому же корпусу, но к другому входу – тому, что к монтажной смене поближе, но ей не нужен был. Их дорога, кстати, была поуже, плохо нахожена, да, точно. Они (пестрый сброд, как про себя – не без презрения – определил Пат) первые там шли. Собственно, дороги и не было там, просто тропинка. И эти люди оказались на перекрестке раньше их, почему им и скомандовали остановиться, не доходя до скрещения метров с десяток. Вот тут и было время их разглядеть и даже подсчитать – без всякой надобности, а просто по привычке запоминать обстановку – непонятно только, откуда такая привычка у него вдруг взялась, однако же вот взялась, и он смотрел и считал. А из тех некоторые – далеко не все, правда, большинство просто смотрело себе под ноги – тоже глядели на рабочую группу, на монтажников, глядели как-то странно – без выражения. Ни страха, ни удивления, вообще никакого чувства не было в их глазах. Глядели, да, но видели ли – сказать трудно.

Двигаться дальше им разрешили не сразу, но лишь когда голова их колонны уже подошла к подъезду. Тут группа тронулась; кое-кто из монтарей стал еще, из чистого любопытства, оглядываться на тех, непонятных, но здешний старшой, который вел смену, прикрикнул, хотя и не сердито:

– Нечего глазеть – успеете еще насмотреться. Шире шаг!

Но любопытство – после голода и еще там одного-другого чувства – самое сильное, и, когда группа стала уже втягиваться в корпус, Пахтор не удержался и глянул направо – в сторону того подъезда. И увидел, успел на последнем шаге, уже переступая через порог, как из тех дверей стали выходить – выползать, может быть, точнее – опять-таки люди, но уже другие. Это стало сразу понятно, потому что (зрение у Пата было – дай бог всякому) эти были, если брать в среднем, лет на десять, а то и больше, постарше первой колонны. Плелись они как-то неуверенно, и Пат успел еще подумать, что у охранников будет немало хлопот, прежде чем этих доходяг организуют в какое-то подобие строя. И тут же, войдя в корпус, думать об этом перестал, потому что подступили новые впечатления и они касались уже Пата лично и потому были куда важнее.

А заключались эти новые впечатления прежде всего в том, что в корпусе многое успело измениться, пока смена Пахтора отдыхала. Наметанным глазом он оценил обстановку и понял: еще вчера собирались делать тут одно, а сегодня – что-то совсем другое, и та смена, что вкалывала, пока Пат отдыхал, успела уже провернуть большую кучу дел – только не тут, куда сейчас пришли монтари, а в другой половине корпуса, за прозрачной переборкой, где вчера (ну, если точно – не вчера, а каких-нибудь часа три тому назад) все выглядело совсем по-другому.