Сергей Лукьяненко - Очаг [litres]

Потом ушла вода. Вернее, ушла она из центральной части континента, обратив некогда цветущие луга и густые леса в выжженные солнцем пустоши и смрадные, полные мошкары болота. Пересохли полноводные реки, опустели колодцы. Грянувшая внезапно засуха погубила урожай, навсегда сделав плодородные земли непригодными для пахоты и крестьянского труда. В других местах невесть откуда взявшиеся грунтовые воды, наоборот, размыли и затопили рудные шахты, надолго парализовав требующее угля и металла производство. В Центруме наступил голод.

Пожалуй, то были самые тяжелые и мрачные годы в многовековой истории этого мира. Центрум столетней давности еще только переживал пресловутую индустриальную революцию, и хорошо развитый аграрный сектор успешно кормил крупные промышленные города. Частное крестьянское хозяйство считалось вполне выгодным, и сельские жители не особенно стремились бросить свои земельные наделы и встать к станку. Но теперь все изменилось. Несколько неурожайных лет, перевоплощение посевных угодий и пастбищ в пустыню и последовавший за этим падеж скота превратили поток продуктов в города в тоненький ручеек, который быстро усох. А потом и сами обитатели деревень потянулись в мегаполисы в поисках пропитания, усугубляя и без того нерадостную ситуацию. Чтобы ограничить миграцию населения, дороги перекрывались вооруженными отрядами, но люди шли по пустошам, волоча за собой нехитрый скарб, где становились легкой добычей промышлявших повсюду шаек грабителей и мародеров. Ослабленных от недоедания обитателей Центрума одолевали болезни, смертность от инфекций и голода побила в эти годы все мыслимые рекорды.

Спасло местных жителей от полного вымирания уникальное положение их родного мира. Центрум недаром носит такое имя: он является сердцевиной «ромашки», состоящей из дюжины соседних населенных миров, а также ядром тысяч других вселенных, напоминающих в совокупности распустившийся одуванчик, частично обитаемых, частично непригодных для жизни. Многочисленные проводники наводнили местные рынки разнообразными продуктами, товарами и медикаментами из параллельных пространств, выгребая подчистую те немногие ценности, что еще оставались в полуразрушенном Катастрофой мире. На этом фоне буйным цветом расцвела преступность, по городам и весям принялись сновать вооруженные до зубов банды, отдельные провинции и даже выжившие в сумятице деревеньки спешно собирали ополчение для собственной защиты и объявляли о независимости. Связь между провинциями и административными центрами оказалась разрушенной, армии разбежались, законы превратились в пустой звук. И в этом бурлящем мутном омуте словно из ниоткуда всплыла группа обитателей Маранга, или, по-нашему, Земли, предложившая правительствам быстро навести в Центруме порядок. За небольшое вознаграждение: в обмен они всего лишь просили право контролировать потоки следующих через Центрум товаров, взимать с них умеренную таможенную пошлину и наказывать тех, кто не желает ее платить. Условия показались отчаявшимся властителям более чем справедливыми. Как же они ошибались… Теперь, оглядываясь назад, я отчетливо понимал: то, что всплывает в мутной воде, обычно очень дурно пахнет.

Современная Земля использует углеводороды гораздо шире, чем Центрум столетней давности. Случись подобная катастрофа у нас – и наступит апокалипсис. Перестанут работать компьютеры, телефонные и телекоммуникационные сети, встанет транспорт. По всему миру замрут многочисленные производства, останутся на земле самолеты. Сгорят и откажут все гаджеты, все мобильные телефоны, все без исключения электроприборы, содержащие в себе провода в пластиковой изоляции: от стиральных машин и микроволновок до систем управления ядерными реакторами и баллистическими ракетами. Закроются все биржи, банки и магазины, с полок исчезнут продукты и медикаменты. Токсичные выбросы с территорий остановившихся химических и промышленных производств в считаные дни сделают планету непригодной для жизни, отравят воздух, почву и воду. Сбудутся самые страшные прогнозы фантастов, писавших про жалкие остатки человечества, пытающиеся выжить после ядерной войны в подземельях и бомбоубежищах.

Этого никак нельзя допустить. Даже если альтернативой будет стремительная гибель Земли от последствий испытания климатического оружия. Неизвестно, что лучше: быстрая смерть или медленное умирание. Я уже видел, что произошло с одним миром, пережившим в своей истории «высокомолекулярную чуму». Для своей планеты я не желаю подобной участи. Я родился там, я – плоть от плоти своей Земли, я – ее сын. Я имею право решать.

Беккер, видимо, думал сейчас о том же самом.

– Хватит, Эйжел, – сказал он, – будь умницей. Отпусти запал, медленно подними руки и отойди в сторону.

– Может, тебя еще и ублажить заодно, убогий? – с издевательской улыбкой ответила она и чиркнула о коробок спичкой. Бикфордов шнур зашипел, словно рассерженная змея, отплевываясь вонючим голубоватым дымом. Среди заплетенных в тугой жгут волокон заплясало озорное пламя, брызнули искры.

«Шмайссер» плюнул желтоватым огнем и пригоршней коротких пистолетных гильз, но Эйжел в прицеле уже не было. Бросившись на пол, она ловко перекатилась через плечо и, подобрав под себя ноги, вскинула револьвер. Два ответных выстрела прозвучали точно удар хлыста, тесное помещение заполнилось горькой пороховой гарью. Вниз, в укрытие, пока меня не зацепила шальная пуля! Метнувшись в сторону, я ухватил за руку Лору, прижимавшую ладони к ушам в попытке защититься от громовых раскатов перестрелки. Удар ногой – и тяжелый стол рухнул набок, со звоном рассыпав вокруг запасные части приборов, инструменты и детали. Столешница толстая, должна выдержать прямое попадание. Если повезет.

Снова грянула очередь, однако в Эйжел будто вселился дьявол: крутнувшись на месте, она, точно сжатая пружина, метнулась вверх и в сторону, оттолкнулась ногами от стены и, пальнув в сторону своего противника, скрылась за металлическим шкафом с научным оборудованием. Беккер отшатнулся, уходя с линии огня, вскинул пистолет-пулемет и снова нажал на спуск. «Шмайссер» затарахтел, как швейная машинка, выдав короткую очередь. Только бы в горячке боя не повредить приборы!

Сизая гарь уже заволокла всю комнату, вытяни руку – и не увидишь пальцев. Пахло потом и порохом, к которому примешивалась кислая вонь горящей селитры от огнепроводного шнура. Беккер замер, распластавшись на полу, видимо, экономил патроны для решающего поединка. Его соперница тоже затаилась. Повисла гнетущая тишина, и звук собственного пульса, бьющегося в висках, показался мне грохотом боевых барабанов.