Владислав Морозов - Охотник на вундерваффе

Фото оказалось не особо затертым поясным снимком на толстой унибромовской бумаге. С фотографии улыбались пять человек. В центре был симпатичный мужик с мужественным лицом в командирской фуражке и с новенькими погонами майора на гимнастерке с отложным воротником. На груди у мужика были ордена Красной Звезды и Боевого Красного Знамени. Справа от майора улыбалась круглолицая девушка вполне милого облика, в темном берете с пятиконечной звездой и узкими светлыми погонами с тремя звездочками, одним просветом и эмблемами танковых войск (надо полагать, старший техник-лейтенант) на новой гимнастерке с воротником-стойкой. На груди у девушки был орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».

А позади майора и старлейтши стояли три мужика, старательно пытавшиеся изобразить на своих лицах типичную фотографическую «улыбочку». Один, справа, – в комбинезоне с темными пятнами на рукавах и в пилотке. С небольшими пижонскими усиками, которые делали его слегка похожим на актера Бориса Бабочкина (того, который Чапаева играл в одноименном старом фильме). В центре стоял совсем молодой курносый парняга в низко надвинутом танкошлеме и ватнике, а вот справа просматривалась несомненно моя (или похожая на мою), несколько усталая, но старательно улыбающаяся рожа, в мятой пилотке со звездой и расстегнутом ватнике. Под ватником про-сматривалась гимнастерка с расстегнутым отложным воротником, но уже без петлиц. Позади данной «скульптурной группы» немного не в фокусе просматривалась шестигранная башня танка «Т-34–76», выпуска самое раннее 1942 года, с белой надписью «Уральский металлург» и крупно нарисованным номером «06», а также какие-то деревья с минимумом листвы. На обороте фото имелась сделанная аккуратным почерком (синими чернилами, явно перьевой ручкой, теперь так уже давно никто не пишет) надпись:

«Андрей! Помни Еблышкино!»

Плюс дата (по-видимому, съемки) 2.05.1943 г. и неразборчивая, замысловатая, подпись. Первые буквы «Ник…», то ли «Никитин», то ли «Никишин», а может быть, «Никифоров» или что-то типа того. Кроме этого, в левом набедренном кармане моего неожиданно обретенного этой ночью комбеза была сложенная карта. Карта оказалась крупномасштабной (чуть ли не трехверстной), советского производства, отпечатанной типографией при Управлении геодезии и картографии РККА в сентябре 1940 года. На карте был отображен кусок территории Германии, как я понял после некоторых размышлений и сопоставлений с имеющимися у меня географическими атласами, где-то в районе бывшей границы между ГДР и ФРГ. Местность между Цербстом и Магдебургом, с рекой Эльбой и несколькими дорогами и мелкими городишками. На карте имелось несколько торопливых карандашных отметок. Так, город, обозначенный как Нордлингбург, был зачем-то обведен красным карандашом. Чуть в стороне от него стояло два крестика, подписанные как «замок» и «аэродром». Восточнее этих отметок был нанесен карандашный пунктир с надписью «линия бс на 1 мая».

Ну и что это все, спрашивается, значит? Что за фигня? Ладно, допустим, теперь я знаю, что в те давние-давние годы существовал очень похожий на меня внешне некий старшина-танкист по фамилии Потеряхин, кавалер четырех правительственных наград, который воевал на советско-германском фронте (в том числе, надо полагать, и под каким-то Еблышкином, про которое он должен был зачем-то помнить) как минимум с мая 1943 года и, судя по всему, практически до самого конца войны. И что мне дает осознание данного явного факта? Как говорится, ни жарко ни холодно. И хотя вещи, документы, награды и оружие этого самого Потеряхина прошлой ночью каким-то образом оказались у меня, прямо отождествлять себя с этим странным старшиной мне в первый момент даже и не пришло в голову, но уже буквально через несколько минут в моих мозгах что-то, как выражаются нынешние тинейджеры, «тыркнуло».

И я вдруг сказал себе – стоп! Потеряхин. Старшина. Хоть убей, но это что-то знакомое. Где-то я эту фамилию и это звание именно в таком сочетании уже слышал, причем неоднократно.

После этого я практически инстинктивно полез в нижнее отделение одного из своих книжных шкафов, где по давней привычке храню всевозможные бумажные записи и материалы, которые считаю достойными внимания, но пока еще никак не использовал в своей работе, ни журналистской, ни исторической. Это у меня бывает по разным причинам – либо руки не доходят, либо оказывается, что кто-то где-то про это уже писал, либо собранного материала явно недостаточно для написание мало-мальски внятной статьи.

И, немного порывшись в своем архиве, я наконец нашел то, что искал (все-таки профессиональная память великая вещь!), и вспомнил наконец, чем именно словосочетание «старшина Потеряхин» было мне знакомо.

В стандартном прозрачном файле лежала толстая и очень старая общая тетрадь в потрескавшейся от времени буро-коричневой клеенчатой обложке, с сильно пожелтевшими страницами. На тетради даже сохранились наклейки с архивными номерами единиц хранения. Кроме нее, в файле лежало несколько относительно свежих листов бумаги с печатным и рукописным текстом.

А история этой тетради была такая. Уже довольно давно (теперь даже кажется, что это вообще было не со мной, и в другой жизни), а точнее – осенью 2002-го, меня как-то занесло в Москву. Там на одной ну очень узкоспециальной тусовке как раз презентовали только что вышедшую книжку о недавней войне на Балканах, где я выступал одним из соавторов. Книга эта вышла микроскопическим тиражом и прошла, в общем, незамеченной. К тому же я на фоне двух других авторов был еще молод и особо не авторитетен, так что все лавры и интервью достались этим солидным москвичам, Павлуцкому и Бергштейну (кстати, на данный момент оба они уже умерли, хотя, по идее, мужики были совсем не старые), которые сверх всякой меры насовали в книгу своих довольно дурацких выводов и гипотез, смысл которых сводился к нехитрому тезису о том, что каждый, кто будет сопротивляться объединенным усилиям НАТО по насильственному установлению всеобщей «демократии», непременно получит по рогам и будет прозябать в ничтожестве, примерно как сербы. Хотя, тогда по-другому писать было еще не принято, ибо считалось, что добрый и демократический Запад нас завоюет буквально вот-вот или мы сами «дозреем» и упадем им прямо в руки, как осеннее яблочко с ветки. Ну а мне спасибо, что хоть какие-то деньги потом выплатили.

Ну да и не в книге дело – как раз там я, было дело, в очередной раз пересекся с еще одним своим столичным знакомцем и коллегой по ремеслу Димой Пчелиным. Как и многие московские историки, Дима тогда не бедствовал, ибо какой-то солидный заграничный «гуманитарный фонд» подрядил его в числе прочих на сочинение «правдивой версии истории Великой Отечественной войны». Учитывая, что фонд был довольно мутный, немецко-нидерландско-американский и больше интересовавшийся не какой-то там отечественной военной историей прошедших времен, а, как у них там водится, «гонениями на свободомыслие, оппозицию и геев» в современной России, мне лично такая задача представлялась абсолютно неподъемной. Но валюту в виде грантов и прочих выплат этот фонд выдавал исправно, и Дима в те годы был вполне себе «в шоколаде» и жил практически на широкую ногу. К тому же, как москвич в третьем поколении, Дима имел в активе еще и расположенную в престижном районе (чуть ли не в какой-то высотной «сталинке») квартиру покойной бабушки, которую сдавал за нехилые деньги. Он тогда работал сразу в нескольких непыльных местах (куда был пристроен, как я понял, по великому блату), включая какой-то ведомственный или военный архив (какой именно – он тогда не сказал, а я как-то постеснялся спросить, а из штампов на документах понять это было нельзя), и мне надо было получить с него несколько выписок из архивных дел и мелких уточнений из тех же архивов, о которых мы договаривались заранее.