Павел Корнев - Путь Кейна

Шутник же нашему примеру не последовал и, даже не посмотрев в сторону кольчуг и кирас, долго копался, откладывая в сторону чем-то не понравившиеся ему бригандины. Под конец он выбрал одну, на мой взгляд, совершенно неотличимую от остальных, круглый окантованный железом щит и свое любимое оружие — кистень.

— Ну и чем тебе именно эта бригандина приглянулась? — поинтересовался я у него, шоркая свою кольчугу в бочке с песком.

Шансов полностью отчистить ее от ржавчины было немного, но, если запустить, дальше вообще худо будет.

— А ты смотри — тут каждая пластина хорьком помечена. Значит, все должные испытания прошли, не то что оставшийся хлам. Ума не приложу, как ее крысы обозные проглядели.

— Давайте-ка закругляться, — подошел к нам Арчи. — Я тут с капралами поговорил — нам завтра поблажек никаких не будет, а Эмерсон солдат и в хвост и в гриву гоняет. — Потом присмотрелся к моему мечу и вздохнул: — Хотя тебе, Кейн, действительно лучше клинком позаниматься.

— Пошел ты, — ругнулся я и отправился спать.

Будет еще время снаряжением заняться. Мы здесь, чую, надолго застряли.

Твою ж тень!

Долина Кедров

Вопреки опасениям Арчи, нас не очень-то и гоняли. Вставать, конечно, приходилось ни свет ни заря, а ложиться затемно, но к этому вполне можно было привыкнуть. Или просто сжать зубы и перетерпеть. Гораздо сильнее бесила незыблемая монотонность распорядка дня и осознание собственного бессилия хоть что-либо изменить.

Утро начиналось с подъема с продавленной кровати, опостылевшего вида потемневшего от сырости низкого потолка над головой и еще не просохшей с вечера одежды. Потом пробежка, тренировка и, если повезет, — обед. Короткий отдых и снова тренировка. Затем ужин, а оставшееся до заката время обычно тратилось на поддержание оружия, доспехов и одежды в более-менее приличном виде.

Впрочем, пехотинцам приходилось куда хуже нашего. Лейтенант Эмерсон внимания волонтерам и бывшим каторжанам почти не уделял и все свое время тратил на рядовых. И тем действительно приходилось несладко. Муштра, муштра и еще раз муштра. Причем все те маневры, которые он день-деньской заставлял отрабатывать подневольных служивых, были совершенно не эффективны для столь немногочисленного отряда. Думаю, это прекрасно понимали и сами пехотинцы, и уж тем более капралы, но сказать командиру поперек хоть слово у них не хватало духа. Так и мучались молча.

Уже успевший сдружиться с половиной отряда Шутник со смехом как-то рассказал, что наш командир приходится младшим сыном старому другу капитана Торсона, и именно по просьбе отца тот доверил этому сопляку отряд. Правда, в подчинение дал только две дюжины рядовых и на чем-то серьезном погоревшего капрала Линцтрога. Второй капрал, как оказалось, был доверенным лицом Эмерсона-старшего.

И так уж повелось, что именно Брольг и пил из нас кровь. Нет, он не давал идиотских заданий, не кричал, не бил провинившихся. Он просто не давал нам отлынивать от тренировок и делал все, чтобы в бою арбалетчики смогли оказать хоть какую-то помощь пехотинцам. Ну а поскольку лейтенант вроде как сделал старшим Арчи, то с него капрал и спрашивал. Не удивительно, что вскоре наш вконец озверевший от неустанного внимания командира приятель начал рычать не только на молодых деревенских дурней, но и на меня с Шутником. Связываться же с постоянно пребывавшим в состоянии тихого бешенства здоровяком было не с руки, поэтому волей-неволей приходилось ему помогать. Так мы и крутились, как белки в колесе. А один день сменял другой…

К концу первой седмицы деревенские парни настолько привыкли к сложившемуся положению вещей, что по всем возникавшим вопросам первым делом шли к Арчи.

Когда выплатят жалование? Можно ли сходить в церковь? Где взять новые струны к арбалетам? Почему такая отвратная кормежка? Есть ли в форте нормальный кабак и почему капрал за этот вопрос дал в ухо? И многое-многое другое.

К тому же Шутнику волонтеры подходить не решались — острый на язык коротышка всегда был готов ответить, вот только говорил он, по своему обыкновению, какие-нибудь гадости. Да еще днем и ночью висевшая в воздухе морось и необходимость заткнуться в тряпочку, когда тебя распекает капрал, и вовсе сделали Габриеля похожим на заразившегося бешенством хорька.

Мне тоже было не до шуток. Шли дни, время утекало сквозь пальцы, а я ничего не мог с этим поделать. Голова эрла Майторна все так же гнила на пике над воротами, и по-прежнему не было никаких известий о судьбе Катарины. Сердцем я чувствовал, что она жива, но этого было слишком мало. Потерянное время жгло душу, а осознание невосполнимости каждого проведенного в бездействии мгновения наполняло ее ядом, и кипевшее во мне напряжение грозило выплеснуться на окружающих в самый неподходящий момент.

Как мог, я старался отвлечься, но рано или поздно мысли вновь возвращались к одному и тому же.

Куда направлялась Катарина? Где она сейчас? Как мне ее теперь отыскать?

Как ее отыскать?

Как?!

И как мне, твою тень, отсюда выбираться?

От небольшого костерка, в котором шипели сырые дрова, поднимался густой столб дыма. Накрапывавший дождик пытался затушить слабый огонь, но пока, к нашей насказанной радости, ему это не удавалось. Солнце давно уже опустилось за горизонт, но, закутавшись в выданный по случаю непогоды армейский плащ, я продолжал сидеть у костра и морщиться от режущего глаза дыма. Спать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Даже не скажу, был ли это результат нервного перенапряжения или просто все успело надоесть до печеночных колик. Еще и погодка как подгадала: который день небо затянуто низкими облаками, и лишенный красок мир кажется до безобразия серым. Или дело вовсе не в непогоде?

— Чего, Шутник, кривишься? — Я зевнул и посмотрел в сторону полыхавшего кострища пехотинцев. Там в небо рвались высокие языки пламени, и капельки мороси испарялись, даже не долетев до земли. Разгулялись что-то сегодня армейские. — Опять хвост крысиный нашел?

— Нет, сегодняшняя смена поваров более аккуратна — ни хвостов, ни когтей. Только уж я-то крысятину на вкус и от кошатины, и от собачатины отличу. Довелось, знаешь ли, в свое время… — Шутник, которому сегодня не удалось пообедать вместе со всеми, тяжело вздохнул.

Да, не стоило ему с Брольгом шутить. Не стоило.

— И что это? — Молодой арбалетчик — то ли Олаф, то ли Гюнтер, всех я по именам не помнил — с любопытством уставился на Габриеля.

— Это мясо, мальчик. И больше тебя ничего не должно волновать. — Шутник снова вздохнул, покосившись в сторону костра пехотинцев, сплюнул и поставил на землю миску с остатками остывшей баланды.

— Ты б приложил ко лбу что-нибудь холодное, — глядя на набухшую у него на лбу шишку, посоветовал я.