Дэн Абнетт - Инквизитор Рейвенор

— Не стану ни подтверждать, ни отрицать, — произнес Акунин. — Но, думаю, вы уже сказали достаточно. Я-то думал, что вы пришли ко мне затем, чтобы выкупить место в картеле.

— Именно за этим, — сказал Сайскинд. — Наличности у меня нет, зато есть нечто не менее ценное. В обмен на это я попрошу место в картеле.

Акунин на мгновение задумался.

— Ладно, хорошо. Но это должно быть равноценным. Если вы попытаетесь играть со мной, Сайскинд, я вышвырну вас через шлюз прямо в вакуум.

— Фекла всегда говорил, что с таким ублюдком, как вы, трудно вести дела. — Сайскинд поднялся и показал на дверь.

Люциус Уорна вошел в залу, поскрипывая доспехами. В одной руке он нес мешок.

— И это ваша плата? — спросил Акунин. — Чертов охотник за головами?

— Нет, — пророкотал Уорна, бросая мешок на пол. — Вот его плата.

Мешок зашевелился и раскрылся. Окровавленный и избитый, одетый в рубище Шолто Ануэрт медленно поднял голову и посмотрел на Акунина.

— Я знаю этого недоумка. Его зовут Ануэрт, — произнес Акунин.

— Верно, — ответил Сайскинд. — Шолто, скажи этому доброму господину то же, что говорил мне. Как звали пассажира, которого ты примерно неделю назад доставил сюда, на Юстис Примарис, из Предела Боннэ?

Ануэрт что-то пробормотал.

— Громче! — прорычал Уорна, пнув его ногой.

— Во всей оценке, — прошептал Шолто Ануэрт, — его имя было Рейвенор.

Медленно ползущие миллионные потоки людей вливались во внутренние блоки Петрополиса. С высоты они казались дельтой реки, растекшейся по поверхностным улицам. Сеть притоков и ручьев питала главное русло. Толпы людей вытекали из железнодорожных станций и остановок общественного транспорта или поднимались с более низких уровней, будто вдруг забил подземный родник. На открытых улицах поток прикрывался покачивающимися зонтами и тентами. В закрытых переулках он казался реками чернил.

Лишь немногие люди говорили. Не было несмолкаемого гула голосов. Только топот ног, гулкие раскаты объявлений, несущихся из радиорупоров, призывы зонтоносцев и рекламные слоганы торговцев.

Лица людей были бледны от вечной нехватки солнечного света и лишены всякого выражения. Пустой взгляд, темные очки, костюмы и балахоны изумрудных, черных или серых тонов, полагающихся конторским служащим. Повсюду можно было увидеть глазную аугметику, разъемы и выходы нейропортов на позвоночнике, механические экзосуставы, похожие на бронзовых пауков, взгромоздившихся на изувеченных тоннельным синдромом запястьях. Ушные гнезда для включения транскриберов и стенографов, вокс-имплантаты для транскрипторов на губах и кадыках. Архивариусы и делопроизводители, которым приходилось работать с высокими стеллажами индексных хранилищ, двигались в своих поскрипывающих четырехлапых каркасах, чьи раздвижные конечности сейчас были сложены. Почти четыреста тысяч человек в толпе заработали аллергию на бумагу, пыль, чернила или сразу на все скопом. Почти две тысячи случаев недиагностированных болезней кожи, мозга и горла, полученных благодаря чрезмерному излучению экранов.

И все они двигались в одном направлении — к огромным административным башням.

Но я наблюдал только за тремя из них.

Вагоны резко остановились, и их автоматические двери с грохотом распахнулись, извергая очередную когорту клерков, влившуюся в топочущий поток. Опустев, поезда закрывали двери и уносились, гремя по душным тоннелям, чтобы развезти рабочих ночной смены, которые выползали сейчас из подножий башен, образуя поток, равный по численности тому, что струился по поверхности. Многочисленные отделы Администратума никогда не отдыхали. Когитаторы работали и день и ночь, записывая и обрабатывая информацию.

Среди этой толпы, вместе с остальным потоком шагала Пэйшэнс. Я увидел, как она посмотрела на собственное отражение в окне вагона, и почувствовал ее отвращение. Волосы Кюс были собраны в пучок, а на лице никакой косметики, если не считать небольшого количества теней на глазах, чтобы придать им опустошенное выражение невыспавшегося человека. Одета она была в бесполый костюм, скроенный из дешевой черной ткани, и изумрудный жакет. Просто очередной писарь, очередной клерк, очередной робот Администратума.

Толпа брела по сырому рокриту огромной площади, расплескавшись от черной железной ограды до широких ступеней железнодорожной станции. Ступени каменных лестниц за десятилетия были отполированы так, что приобрели сходство с мягкими, продавленными подушками.

Люди проходили под аркой станции, под бронзовым орлом, свисающим со стеклянной крыши, выбирались на улицу, вливаясь в толпу. Пэйшэнс несколько раз зажимали в давке. «Если я перестану шагать, — подумала она, — толпа поднимет меня и увлечет за собой, словно дерево, упавшее в реку».

Улицу защищал железный навес, но Кюс чувствовала резкий запах кислоты в воздухе. Радиорупоры выкрикивали вдохновляющие лозунги. От ларьков на обочине долетал неаппетитный аромат жареного лука и жирного мяса. Впереди возвышалась зиккуратом массивная оуслитовая башня Третьего зала Администратума, и ее очертания были смазаны, размыты утренним смогом.

Наконец Пэйшэнс добралась до входа, чья разверстая пасть высотой в десять метров, казалось, вела в какой-то древний склеп. Над входом возвышалась высеченная из камня скульптура Бога-Императора, взирающая на рабочих. Никто из идущих не поднял на нее взгляда, но, тем не менее, каждый сложил руки в знамении аквилы, проходя под ней.

В каменном коридоре шорох множества ног эхом отражался от стен, и казалось, будто идет дождь. Поток людей, направившихся к своим местам, стал растекаться по переплетению ветвящихся коридоров. Из динамиков, установленных под потолком, раздавались указания. Пэйшэнс увидела, что то там, то здесь стоят вооруженные охранники из СПО. Но они не проверяли ни у кого документы. Оптические сканеры, вмонтированные в стены возле каждого дверного проема, считывали допуски рабочих, проходивших мимо, и заносили данные в систему, сигнализируя об этом вспышкой лампы и звуковым сигналом.

Пэйшэнс увидела вспышку, когда был считан ее собственный допуск. Теперь ей предстояло найти указатели, ведущие к помещению D: «G/F1».

Поток стал иссякать. Коридоры когда-то были застелены коврами, но уже истлели до основания и имели цвет высохшего речного русла. В воздухе пахло пылью и статикой, и фотогальванические лампы окрашивали все в табачные цвета. Кюс проходила мимо дверей, ведущих в просторные когитационные залы, окидывала взглядом бесконечные ряды клерков, сидящих за терминалами, слышала беспрестанное пощелкивание десяти тысяч пальцев по кнопкам.