Андрей Посняков - Довмонт. Князь-меч

– Не побрезгуйте, други, за здоровье выпить.

Какая там драка, какая ссора? Все позабыли уже. Выпили, здравицы наперебой закричали… обнялись… до новой драки, ага.

– Он вышел, – обняв князя, шепнул верный Гинтарс. Все такой же худой, с копной светлых волос и бледно-голубым взором. – Тиун за ним пошел.

Довмонт отозвался столь же тихо:

– Вот и хорошо. Славно… А вы пейте, други! Пейте. Эй, корчемщик! Пива всем! И медовухи можно.

Пока орали да разбирали кружки, князь покинул корчму – незаметно и быстро. Вот, только что был стоял, улыбался – и вот уже – нету. Вышел, направился вместе с Гинтарсом… тут и тиун из-за угла подошел и, вроде бы как со старым знакомым, раскланялся.

– Рад тебя встретить, дорогой кум. Как кума?

– Пироги завела. Ждет, когда в гости пожалуешь.

– Так, прямо вот посейчас и пошли.

Как сказали, так и сладили. Пошли. Зашагали рядом. Кумовья встретились – чего подозрительного-то?

Крючконосый ревельский немец Йост Заммель тоже никакого подозрения не вызывал. Шел себе и шел в компании приказчиков и матросов. Даже подпевал – кто-то завел немецкую песню. Так и шли – весело. Миновав Гончарную улицу, свернули на Плавскую, с Плавской – на Кузнечную, с Кузнечной – мимо яблоневого сада, мимо деревянной церковки Флора и Лавра – открывалась прямая дорога к пристани. По ней и пошли. Все. Кроме герра Заммеля.

Хитрый шкипер свернул за деревья так ловко, что князь и его люди не сразу и заметили, даже пришлось поискать, правда, недолго. Немецкое платье от русского отличается сильно, даже и в полутьме разберешь. Широкий, с накладными плечами, кафтан, узкие штаны-чулки, мягкие, с длинными носами, туфли. По ножкам тоненьким да кривым немца издалека углядеть можно.

Вот и один паренек углядел. Первый попавшийся, кого тиун ухватил за рукав:

– Немца тут не видал, отроче?

– Немца? А вона, туда пошел. Этак быстренько.

Яблоневый сад спускался от Застенья к реке, постепенно переходя в полнейшие заросли, где обнаружить кого-либо становилось не таким уж и простым делом. Ближе к реке густые кусты и деревья словно сплетались друг с другом, цеплялись за одежду колючие заросли репейника и чертополоха. Темнело.

Какой-то нищий в дурно пахнущем рубище вскинулся прямо из-под ног Довмонта, обернулся, сверкая взором:

– Там он! У старой ветлы ходит кругами.

– Эхкм… – князь лишь крякнул, узнав Осетрова Кирилла. Эко, как замаскировался парень! Нищим прикинулся – не отличишь.

Некуда было шкиперу деться! Как ни ходи, как ни оглядывайся, как ни води с подозрением крючковатым носом. Обложили его княжьи люди. Плотно, не дернешься.

Немец и не дергался. Просто сидел на упавшем стволе подле все той же ветлы и, видимо, ждал кого-то.

Довмонт улыбался. Это было бы здорово! Сразу обоих накрыть. Шкипера и того, кто к нему на встречу явится. А пока сиди, сиди, герр Йост Заммель! Жди. Мы тоже подождем. В охотку, ага.

Между тем стемнело уже. Отзвонили в церквях к вечерне, первые звезды зажглись в синих мерцающих небесах, и медно-золотой месяц повис над деревянным куполом церкви Флора и Лавра. Где-то невдалеке, на Застенье, слышались крики припозднившихся гуляк. Гулко залаяли псы.

Шкипер все сидел, привалившись спиною к бугристому стволу старой ветлы, все никак не уходил, но похоже было, что он уже никого не дождется. Или все-таки…

Покусав губу, князь подозвал сыскного:

– Проверь.

Кирилл Осетров кивнул, запахнул поплотней рубище. Весь собой скривился, зашагал, припадая на левую ногу, заканючил гнусаво, без всяких интонационных пауз:

– А пода-айте за-ради Христа на пропита-а-ание, спаси вас господи-и-и!

Так вот и подошел к немцу, протянул руку… и тут же вскинулся, оглянулся, махнул рукой.

Сам Довмонт, да Степан Иваныч, тиун, да сыскной парень Семен – все бросились к шкиперу. Только было уже поздно! Сидеть-то герр Заммель – сидел. Да только вот не живой – мертвый. В горле его, накрепко пригвоздив шкипера к дереву, торчала короткая арбалетная стрела – болт.

– Верно, оттуда стреляли, – прикинув возможную траекторию, князь обернулся и пристально посмотрел на черневшую в ночной полутьме церковь Флора и Лавра. На деревянную колоколенку.

– А ну-ка, скорей…

Хотя… могли уже и не спешить. Станет их там неведомый лиходей дожидаться, как же!

Отблеск выплывшей из-за тучи луны отразился на куполе Ивановского храма, сверкнул серебром, словно выпрыгнувшая из воды рыба. Сразу же посветлело. Ночная тьма, плотно окутавшая Застенье, теперь не казалась такой уж непроглядной. Уже можно было различить и темные утесы башен, и высокие хоромы бояр, и конечно же церкви, в большинстве своем деревянные, покрытые серебристым тесом.

Город спал, но тишина ночи вовсе не казалась мертвой. Где-то махали крыльями ночные птицы, где-то кто-то скулил, а вот вскинулись, залаяли на усадьбах цепные псы. Небось, почуяли вора… или крота… Ах, нет – кошку! Вон, замяукала… затихла. Убежала – судя по раздраженному лаю.

Ну, и где же? Он должен был прийти, непременно должен. Тот лиходей с арбалетом, убийца под видом простого слуги. Может, он и есть слуга? Тогда останется только узнать – чей? Но для начала – поймать бы, схватить бы…

Князь стиснул зубы до скрипа. Он лично сидел в засаде, доверяя лишь самым верным своим людям. В псковских высших кругах за версту пахло предательством! Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы чувствовать и понимать это. Просто прийти на любое заседание веча… и все становилось ясно. Многие бояре и богатые купцы откровенно поддерживали Новгород, навязчивого старшего братца, кто-то подумывал о великом владимирском князе Ярославе, а кто – и о литовцах, о Войшелке, заклятом враге Довмонта. Нашлись и такие, кто не прочь был бы видеть в качестве защитников Пскова ливонских рыцарей, как уже было когда-то, не так уж и давно. С рыцарями, кстати, нынче был мир – и у Пскова, и у Новгорода. Торжественно подписанный, провозглашенный… Надолго ли? Все понимали, что нет.

Край неба за рекою Великой уже начинал светлеть. Довмонт передернул плечом, искоса посмотрев на верного Гинтарса, настойчиво вглядывающегося в ночь, прислушивающегося к любому шороху. Чуть левее Гинтарса притулились тиун и сыскные – Семен и Кирилл Осетров. Вся компания разместилась в старом овине, на заднедворье усадьбы вдовицы Мордухи, и терпеливо ждала. Остальные воины обретались невдалеке, в избе – в овин все не влезли.

Нынче ловили на живца, и живцом тем был, вестимо, Кольша, лопоухий и востроглазый отрок, вовсе не дурачок. Игорь-Довмонт лично разработал план, по тайному приказу князя по всему Пскову пошли гулять слухи о спасшемся отроке, запомнившем лиходеев-убийц. Сегодня же – именно сегодня – Довмонт, как бы между прочим, упомянул о том на заседании веча. Так, вполголоса сказал, мол, отрока к гостям торговым приставили, да завтра он с ними – в путь дальний. Так что – одна ночь осталась…