Евгений Клевцов - Диверос. Книга вторая

По дороге, уходящей из Аверда на север, пешеходы ходят редко. И чаще всего на ближайшей развилке все сворачивают вправо, к Зигверту, и дальше – в земли раг’эш. Те же, кто, миновав поворот, продолжат путь дальше, вскоре встретят первую заставу на пути к Пещерам, и тут путешествие, вероятнее всего, закончится: без специального разрешения дальше не пройти.

Развилку эту прекрасно видно с холма от городских ворот и со сторожевых постов около них. И можно понять удивление начальника караула, когда перед самым закатом, завершающим теплый и спокойный осенний день, уже закрыв и опечатав по традиции городские ворота на ночь, он вдруг увидел одинокого пешехода, появившегося на дороге как раз оттуда, откуда ему по идее идти было ну никак не положено.

Приглядевшись, офицер нахмурился: одет идущий был явно не по форме. Может, конечно, начальство какое-то с внезапной проверкой на посты наведывалось, да только не ходит оно пешком – начальство-то, все больше в повозках да верхом. Может, гонец какой с застав? Так опять же – почему так одет и пешком? Начальник караула пожал плечами и одернул белый плащ. Что гадать, сейчас подойдет – разберемся.

Когда пешеход поднялся на холм и приблизился, офицер сосредоточился своих ощущениях и насторожился. В Храмовой Страже он служил уже не первый год и легко, даже с закрытыми глазами, отличал здоровяка-раг’эш от могучего гедара, а веющего холодом санорра – от теплого, словно летний день у моря саллейда.

А вот этого странного гостя почувствовать не получалось, как ни старался. Быть такого никак не могло, но вот ведь – пожалуйста. Странно. На вид, вроде бы, обычный бродяга с сумкой за плечами, но мало ли что…

Офицер сделал знак часовому, стоящему на посту у ворот, подойти ближе и поднял руку:

– Стой! Ворота закрыты.

Да нет, пожалуй, не бродяга – одет уж больно чисто, хоть и просто. Но в дороге, похоже, не первый день: одежда уже изрядно пропиталась пылью. Широкий плащ с капюшоном на голове, хоть и солнца давно нет. За плечами – не то мешок, не то сумка какая-то… А, нет, судя по выглядывающему грифу с натянутыми струнами, инструмент в чехле. Музыкант, что ли какой бродячий? Скорее всего. Чего его понесло в те края-то? Ну-ка, потолкуем.

– Капюшон сними?

Незнакомец, ни слова не возразив, взялся за края материи. Блеснуло на пальце тусклым желтым светом старое, все в царапинах, кольцо – какой-то совсем дешевый металл. Не спеша он откинул плотную ткань на плечи.

Нет, не из северных: уж точно не раг’эш и для гедара мелковат. Гельд вроде бы, но черты лица странные. Может полукровка откуда-нибудь с юга? Тамошние себе, бывает, присматривают жен из саллейда.

Да и не мальчик уже, лет сорок с небольшим. Темные короткие волосы, смуглая (точно от кого-то из Восточных Лесов), кожа, высокий лоб и глубокие черные глаза.

А вот глаза эти оказались с подвохом. Один раз, мельком взглянув в них, офицер почувствовал, как ноги у него вдруг стали ватными, голова – пустой, а в душу закрался такой необъяснимый, холодный и парализующий все естество ужас, какого он в своей богатой на события жизни никогда не испытывал. Он замер, затрясся мелко всем телом. Рядом звякнула о камень выпавшая из рук часового пика. А незнакомец тихо не то попросил, не то приказал:

– Пропустите меня.

Плохая ночь. Тяжелая, душная, тягучая. Будто и не осень уже, а все еще середина жаркого лета. Не помогали даже настежь открытые окна. Решевельц отложил перо и потянулся в кресле. Сон в последнее время и так забегал в гости ненадолго, а сегодня и вовсе позабыл прийти.

Вообще-то, он любил работать по ночам. Когда не только огромный рабочий кабинет, но и весь окружающий мир растворяется, сужается до размеров рабочего стола, освещенного настольной лампой. Когда перо будто бы само летит по бумаге, а разложенные вокруг стопки папок со старинными документами и свитки в тонких чехлах внимательно наблюдают за процессом с молчаливым одобрением.

Опять все шло не так. Мысли спотыкались, норовили свернуть куда-то в сторону, возвращались к вещам, о которых он хотел если не забыть, то хотя бы отвлечься на какое-то время. Эйцвас никак не мог уловить ту самую идею, то нужное слово, удачно ухватившись за которое, словно за конец нити, он, аккуратно потянув, смог бы распутать, размотать клубок повествования, превратить его в гармоничный узор.

«Орвега. Кем или чем были они? Какими они были – эти необычные создания, последняя надежда Хранителей, в грозные времена, когда по Диверосу тихо и неотвратимо расползался Хаос?» Решевельц еще раз перечитал только что написанное, затем осторожно взял тонкий, чуть пожелтевший от времени, сплошь исписанный мелким текстом листок. Он осторожно поднес его ближе к лампе, стараясь разобрать наполовину выцветшие строки, долго щурился и беззвучно шевелил губами. Затем вновь отложил документ в тень, подумал с минуту – и снова взял в руки перо.

Вдруг он почувствовал, что словно горячая ладонь обхватила сердце и несильно, но чувствительно сжала его. Ощущение приходило уже не впервые за сегодняшнюю ночь, и эйцвас, прервав работу, выпрямился в кресле и глубоко вздохнул. Рука отпустила сердце, но далеко не убралась – ее присутствие ощущалось как близкий жар.

И снова, уже в который раз, он подошел к раскрытому окну и закрыл глаза, подставив лицо ночной осенней прохладе, потирая рукой грудь, пытаясь размять горячий ком, засевший в ней. Почему-то вспомнился отрывок из Орданы, который ему как-то пришлось изучать. В нем говорилось о том, что жизнь гибеноров продолжалась очень долго, намного дольше, чем живут сейчас. Возможно даже, что гибеноры жили столетиями, никогда не зная ни болезней, ни старческой немощи. А еще – они знали и чувствовали день и час, когда должны будут покинуть этот мир. Поэтому старались прожить интересную, наполненную событиями жизнь, воспринимая ее лишь как часть своего пути, уходя легко и без сожаления, зная, что ожидает их дальше. И сейчас, как и тогда, Решевельц снова задумался: а хотел бы он знать день собственной смерти? Сколько еще осталось? Успеет ли он завершить то, что начал? Добьется ли? «Добьюсь чего?» – подумал он вдруг, – «В чем смысл всего того, чем я живу? »

И действительно – в чем? В сильном справедливом государстве? Справедливость для всех невозможна. Во всеобщем мире? Но вечного мира не бывает. До конца огонь вражды не погасить, как не пытайся. Можно лишь превратить его в тлеющий уголек. И лишь вопрос времени, когда он снова вспыхнет, подкормленный теми, кто будет заинтересован в новой войне. Тогда, может, смысл в знаниях? В этих книгах, которые останутся тем, кто придет следом? Так ведь всегда были и будут такие знания, которые будут скрываться от всех. Их и сейчас много, очень много, спрятанных так глубоко и надежно, что попытка прикоснуться к ним будет стоить жизни каждому, кто попытается это сделать.