Максим Касьянов - Анклав (СИ)

- Так ребятки, приготовьтесь, в этом тоннеле частенько срабатывает аномалия.

- А что такое амомалия? - спросила Вика.

- Это такая....

Внезапно мы услышали быстро нарастающий гул, а через мгновение были ослеплены вылетевшим из-за поворота метро-поездом. Вика завизжала, я судорожно пытался оттащить детей с рельс, но тело, парализованное ужасом, не слушалось меня. Раздался скрежет заблокированных колес по рельсам, во все стороны посыпались снопы искр, в последнее мгновение я увидел перекошенное лицо машиниста и с ужасом узнал в нем себя в молодости. И вдруг...

Все исчезло. Стало необычайно тихо и темно, первобытный ужас сковал мои члены. Неужели я умер? Но тут я услышал, как всхлипнула Вика.

- Внучка? - неуверенно сказал я в пустоту.

- Деда? - такой же неуверенный голос пропищал в ответ.

- Мы живы? - спросил Митя.

Я нащупал в кармане запасной фонарик, он был маленьким, почти брелоком и света давал самый минимум, но нам показался яркой лампой. Увидев свет, дети прижались ко мне, я чувствовал, как они дрожат от пережитого ужаса... или это я дрожу?

Отдышавшись и успокоившись, мы с Митей нашли свои фонари, мой, от удара о рельсы, накрылся, а вот Митин просто выключился. При свете фонаря мы огляделись и никаких признаков катастрофы, конечно, не обнаружили.

- Вот, Вика, это и есть аномалия, - вроде как ничего не произошло, я продолжил прерванный разговор.

Вика хихикнула, за ней захихикал Миша, а потом засмеялись и остальные. Это была истерика - последствия пережитого ужаса. Когда все отсмеялись, Митя спросил:

- А что это за чудище, что на нас летело.

- Это называется метро-поезд, когда-то, очень давно, люди ездили на таких на работу, домой, по делам разным.

- Надо же, такую громадину построили люди?

- Конечно, так ведь и само метро люди построили.

- Ого, я как-то и не задумывался об том.

- То-то, ладно ребятки, потопали дальше.

Я шел и размышлял. Как же так? Еще двадцать лет назад, люди жили на поверхности, были хозяевами мира, строили высоченные дома, ездили в метро, а теперь, они скрываются в подземельях, прячутся от монстров в норах, дрожат от страха и молят богов дать им прожить еще один день. Раньше большинство людей знали, что с ними будет через неделю, месяц или даже через год. И вдруг в один «прекрасный» день все переменилось, теперь человек не знал, что с ним будет даже через час. Каждую минуту могло произойти все что угодно: могло станцию где ты живешь, накрыть облаком ядовитого газа; на караван с которым ты идешь на соседнюю станцию, могли напасть бандиты; на грибную ферму, где ты работаешь, могли напасть упыри или еще какие-нибудь твари; мог отказать генератор или прийти в негодность воздушные и водяные фильтры; станцию могут сожрать крысы или огромные насекомые; пол метро могло вымереть от эпидемии, да мало ли чего могло произойти. До Катастрофы такое тоже могло быть, но любую угрозу сразу останавливали тысячи профессионалов: медики, пожарные, военные и другие специалисты. Ну почти любую... Одну угрозу они все-таки прозевали и человечество оказалось на грани выживания.

И вот, рядом идут три ребенка, им бы в школу ходить, книжки читать, по выходным ходить с родителями в кино, летом ездить к бабушке в деревню. Но нет, им приходиться бороться за каждую крошку хлеба, даже не хлеба, а какого-то суррогата из просроченной муки, перетертых сушеных лепешек и еще черт знает чего. Им приходится защищаться от мерзких тварей, заселившихся в тоннели метро. Но самое страшное это то, что им приходится опасаться таких же, как и они. Люди, нет, они не извлекли урок, они вновь выстроили общество, разбились на фракции и вновь взялись за свое, вновь люди убивают и грабят друг друга, а страдают от этого самые беззащитные. Например, этих детишек обижали и унижали до тех пор, пока они не сбежали, предпочитая черную тьму и одиночество тоннеля, светлой и оживленной станции. Но даже там их не оставили в покое, одному негодяю захотелось получить малышей для своих и чужих жестоких и похотливых развлечений, а другой, с радостью ему их продал. И все при молчаливом согласии жителей станции, а ведь во многом, лишь благодаря отцу этих самых детишек, станция выжила.

Многие философы, ученые, политологи и политтехнологи, задумывались над тем, а может ли человечество стать мирным, честным и справедливым. И все они неизбежно приходили к одному и тому же: нет, человечество во всей своей массе ущербно и призвано уничтожить себя. И чем больше эта масса, тем больше вероятность и масштаб саморазрушения. Но для себя я вывел одну важную мысль. Раз бог дал мне жизнь и не отнял ее во время Катастрофы, то пока я жив, я буду пытаться выполнить свою миссию, а она заключается в спасении несчастных детишек, эта миссия изначально невыполнима, я спасу десять, может пятьдесят, а может даже сто детей, но гораздо больше не смогу спасти, не успею, не справлюсь. И вина за их смерти ляжет на мою совесть. И все же, пока я жив и здоров, я буду ходить по метро и искать тех, кому нужна моя помощь.

Кажется, за этими размышлениями я немного отвлекся, но слава богу, в перегоне на Разгуляй-Профсоюзную, нас никто не побеспокоил.

На этой станции меня знали, поэтому быстренько проверили и пустили на платформу. Но вот дальше начались какие-то недоразумения.

Сначала какой-то оборванец попытался засунуть руку в мой мешок. Но когда Митя предупредил меня, тот схватил его за руку и заорал, что Митя украл у него десять патронов. На крики прибежали патрульные. Хорошо, что эти ребята тоже прекрасно меня знали - сходу во всем разобрались и дав пинка оборванцу, сбросили его с перрона. Затем прибежал охранник с заставы, которую мы только что прошли, и сказал, что они забыли взять с нас пошлину - пришлось возвращаться. Потом Мишаня, случайно конечно, задел хлипкий столик одного из торговцев и опрокинул весь его товар. Опять пришлось разбираться и дать пару патронов в качестве компенсации. В итоге местный начальник станции Виктор Григорьевич Логинцев, вышел на платформу и, хмуро взглянув на меня, сказал:

- Так это ты, Колдун, тут безобразия устраиваешь? А, ну-ка зайди ко мне.

- Григорич, тороплюсь я.

- Я сказал зайди.

- Хорошо, только ребятишки пойдут со мной.

Виктор Григорьевич поднял бровь и оглядел ребят.

- Пусть заходят.

Мы вошли в кабинет начальника станции. В помещении никаких изысков: стол, стул, скамья у стены, вешалка и сейф. Хозяину кабинета было лет пятьдесят-пятьдесят пять, наполовину поседевшую голову прорезали глубокие залысины, на носу массивные очки с исцарапанными стеклами. Одет он был в чистый и отглаженный серый комбинезон, на ногах блестели начищенные сапоги - видно было, что за ним следят и ухаживают любящие руки.