Владимир Михайлов - Ночь черного хрусталя (сборник)

Но вот прозвучала и команда разойтись; Милов сделал несколько шагов в сторону, чтобы видеть сразу всех собравшихся. Никто вроде не проявлял к нему особого интереса — нормальное состояние для технетов, никогда и ничем не интересующихся. Они медленно разбредались по сторонам, чтобы вскоре (Милов успел уже составить представление об их обычном распорядке) погрузиться в спокойную неподвижность, нарушить которую могло бы, наверное, только какое-то сверхчрезвычайное происшествие. Нет, не было никакого повода для беспокойства. И все же Милов ощущал его; снова предчувствие — из тех, что до сих пор обобманывали его очень редко; никогда, по сути дела. Особенно когда он находился (как он сам называл такое состояние) на боевом взводе.

А сейчас Милов был именно в таком состоянии. Он не мог понять — что же его тревожит. Что-то, находившееся совсем рядом с пониманием, но все еще не складывавшееся в четкие мысли и формы; так бывает, когда нужное слово вертится где-то на кончике языка, но никак с него не срывается.

Неопределенность, одним словом. Самое неприятное, что только может быть. Потому что неопределенность всегда указывала на допущенную в чем-то ошибку. В рассуждениях, в поступках, в словах ли — но где-то произошла накладка. Наверное, она была небольшой, иначе Милов заметил бы ее почти сразу, во время того почти бессознательного контроля своих действий, какой происходил регулярно, через каждые час-два. Маленький промах; но большие всегда вырастают именно из маленьких, не осознанных и не исправленных вовремя. Вот и сейчас Милов чувствовал, что не осознанная им ошибка будет расти, и когда достигнет таких размеров, что он ее увидит — будет слишком поздно.

Надо было немедленно и спокойно подумать.

(59 часов до)

Прислонившись спиной к стволу кряжистого дуба (в этом поселении заготавливалась сосна, немногочисленные дубы никто не трогал, дерево это пользовалось здесь уважением, сохранившимся, как полагал Милов, еще от людей), он медленно, поворачивая голову слева направо, обвел взглядом поляну, на которой производился развод, по краям окаймленную жилыми и служебными строениями, вместе и образовывавшими «Лесное поселение номер сто восемьдесят шесть». То самое, в которое он должен был прийти, заменив умиравшего в старой ракетной шахте резидента по кличке Мирон, и в которое он и пришел на самом деле, потратив на поиски минимум времени.

Солнце закатывалось, и здесь, в лесу, наступили уже легкие сумерки — время, располагающее к расслаблению и лирическому настроению. Воздух был свеж, сосновый аромат успокаивал, настраивал на лирические воспоминания, легкую, сладкую тоску. Нет, день прошел без опасностей: никого не разыскивали (никого, это означало — его, прочие Милова сейчас не интересовали), среди звеньевых и распорядителей не замечалось ни малейшего волнения, какое Милов наверняка уловил бы, если бы те были озабочены чем-то кроме обычной завтрашней работы. Он не верил, разумеется, что База не ищет его; наверняка искали — но, значит, не ожидали от него такой наглости: появиться близ границы и именно там, где находилась промежуточная стоянка Конвоя. Не хватало, видно, у них воображения… Итак, в этом отношении — в событийном плане — все было в порядке вроде бы. Значит, ошибка возникла не здесь. В словах? Нет; за минувший день, первый в этом поселении, он почти не произносил их, как и полагалось исправному технету: только отрапортовал начальству о прибытии и, получив направление в цепь, в третье звено, отозвался стандартной формулой повиновения. Вот и все его разговоры.

Оставалось думать, что ошибка вкралась в рассуждения. В планирование поступков. Такие неточности наиболее опасны. И ее надо было немедленно найти.

Планы его были вроде бы несложны и логичны. Как он убедился при обмене мгновенными и выразительными взглядами с начальником поселения — большего при формальном представлении не могли себе позволить ни один, ни другой — при первой же возможности он получит место в Восточном Конвое, и даже на возникновение такой возможности будет оказано определенное влияние. Тут, похоже, все обстояло так, как и должно было. Потом конвой направится к близкой отсюда восточной границе — не туда, куда двинулся бы, продолжай Милов выполнять почти уже полученное на Базе задание, но пойдет по контрабандистской тропе для того, чтобы попытаться протащить громоздкий груз там, где теоретически он пройти вовсе и не мог. Обдумывая такое развитие событий еще по дороге к поселению, Милов пришел к выводу, что самым разумным будет — способствовать успеху этого варианта. Груз должен оказаться на территории соседнего государства. Там он сразу же попадет под незримый надзор тех служб, которым и надлежит такой надзор осуществлять. А для того, чтобы службы знали, когда и, главное, где им ждать гостей — Милов должен был предупредить их сразу после того, как время выезда станет ему известно (первое сообщение), и потом, уже с дороги — когда примерно выяснится маршрут (второе сообщение и последнее). Конечно, указать точное место пересечения границы он заранее не сможет; однако тяжелые машины даже и повышенной проходимости все же не в состоянии катить по пересеченной лесистой местности, хоть какие-то дороги им нужны, пусть и не автобан. Количество дорог в каждом секторе является конечным и достаточно хорошо известным — как с прежних времен, так и по регулярным наблюдениям последних лет. Так что дать направление означало — дать все. И таким образом, кроме всего прочего, засветить и перекрыть едва ли не последнюю дыру в границе, через которую утаскивалось уворованное в России. И, разумеется, не без деятельного участия самих россиян.

«Все-таки патриоты мы большие, — подумал Милов, внутренне и злясь, и усмехаясь. — Хоть и воруем, ту же Россию обкрадываем, но все равно — патриоты. Воруем свысока…»

Что речь идет о воровстве, у него более никаких сомнений не было: с нормальной внешнеторговой операцией у всего происходившего не имелось ничего общего. Правда, и здесь дело тоже велось с размахом, и от него кормилось наверняка множество народу по обе стороны якобы непроницаемой границы… Непроницаемой — как для кого, получалось. И вовсе не надо было гнать самолет аж из Штатов, а просто — договориться с российскими контрабандистами, которые и сами густо наживаются, и соседям, будь они хоть трижды технеты, дают заработать. Всего и делов. И доставили бы они в Технецию не только тебя, но наверняка и целый полк провезли бы с полным вооружением…

«Хотя, — тут же поправил он сам себя, — на полк технеты никак не согласились бы. Независимостью своей, пусть сколь угодно эфемерной, они дорожат. А вот провезти наверняка позволили бы что угодно — бизнес есть бизнес, он уже в основе своей наднационален…