Алексей Лавров - В пираты по объявлению, или Это маркетинг, детка! (СИ)

Он увлёкся программированием, как другие пылкие юноши в его возрасте увлекаются поэзией, только в отличие от большинства Макс родился настоящим поэтом - мастером машинного кода. Как всякого нормального поэта его прежде всего интересовало, что можно получить от злого реального мира за своё творчество. Но его так и не оставляло то детское удивление, открытие, что люди, родившиеся с одинаковыми в принципе мозгами настолько по-разному ими пользуются. Попав на Буханку, он подумал, что судьба его могла сложиться иначе, если б не тупость почти всех подряд. Он никого не судил, не злился на людей – считал врагом своим только глупость. И здесь искин приняла его измышления буквально – как и мне с калибровкой веществ по вкусу, предложила ему ту самую экспериментальную программу по… ну, вы помните какую. Макс, конечно же, не увидел в предложении ничего необычного и сразу приступил. Он очень хорошо помнил, как его идеи воспринимали на Земле, поэтому и в космосе не надеялся особо, что все сразу примутся ему помогать. Макс начал программу с себя самого, добился некоторых результатов, потом… э… кое-кто ещё, но это мне знать ни к чему.

И наконец, я сам попросился – вот такой, блин, молодец и умница. Я смутился и от безысходности предложил ему сворачивать вступление и переходить к делу.

- Ладно. Начнём с памяти. Знаешь, как она работает?

- Хорошо работает, ещё никто не жаловался.

- Родной алфавит помнишь?

- Конечно.

- Чётко помнишь?

- Да!

- Назови седьмую и одиннадцатые буквы.

- Что???

- Не злись. Попробуй назвать буквы в обратном порядке.

- Ты издеваешься? Да нахрена это нужно?

- Чтобы ты понял, насколько ты нихрена не понимаешь. Вся твоя память, логика, - это цепочки условных рефлексов, ассоциативные связи. Буханка, поставь ему для начала пятнашки.

Искин вывела перед глазами таблицу пять на шесть с закрытыми клетками и отдельно три открытых поля с буквами. Начала объяснять правила игры. Первого штрафного часа мне как раз хватило, чтобы понять, в чём она заключается. А я ещё жалел эту сволочь! Теперь-то я точно знаю, за что хочу его убить. И убью! Только сначала разберусь в этих пятнашках, а то никак из головы не идут.

***

Я начал понимать всю сложность Фариных чувств ко мне - когда кто-то становится для тебя проблемой, кого срочно нужно убить, но сделать это немедленно или неудобно, или хлопотно, или преждевременно. Вот Вой для меня прост, как правда, - убью сволочь, как только сумею, и буду делать это регулярно. Проблемой стал Макс – не только сам не тронь, но и нельзя позволять это делать другим, у кого, может быть, есть более веские причины грохнуть паразита. Я о своих немцах, особенно немочках. Отношения у нас сложились дружеские, я мог надеяться, что моё присутствие не позволит им делать Максу больно – но, даже если это их пока сдерживает, не факт, что и в дальнейшем поможет – они вполне способны наплевать на присутствие хоть Фары, хоть Воя, хоть Кэпа с Чифом, а валькирии только позлорадствуют. Да и не собираюсь я нянчится с этим пакостником, других дел полно.

Поэтому я решил с немцами просто поговорить. На первой же «лыжной тренировке» - в «лыжниках» нас могла слышать только Буханка – я попросил минутку внимания. И не жалея собственной амбиции, рассказал, как заставил парня наговорить девчонкам на себя, а заодно и на погибших японцев.

- Ну, что ты тот ещё деятель, мы сразу догадались, - после глубокомысленной паузы первым начал Дирк. Он сказал это без издёвки, спокойно, мне даже послышалось, что уважительно. Уже без всякого сомнения уважительно продолжил Ганс. - Но не ожидали, что ты честный парень, Сэм.

«Какой я парень?!», - заржало в душе моё деструктивное альтерэго.

- Ты правильно, конечно, - потупив глазки лепетала Хелен, - заступаешься за Макса…

- Мы понимаем, - горестно подхватила Марта, - на его родине мужчинам не достаёт женского общества…

- Это во Франции, ага? – уточняю, чтоб ничего не пропустить.

- Ну, откуда родом все эти…, - скривился Дирк.

- Вынужденные мигранты, - торопливо встряла Хелен.

- Его, наверное, насиловали старшие братья, - злорадно «посочувствовала» Марта.

- А может даже отец и братья отца, - развила направление Хелен.

- И соседи тоже. – «Посочувствовала» Марта. – Да-да, у них принято часто ходить в гости, я читала…

Хелен согласилась. - А когда к соседям в гости приходили их родственники, они все вместе…

- И он, конечно, рано пристрастился к наркотикам, - со знанием дела уверенно предположил Дитрих, наверное, чтоб сменить явно заевшую пластинку изнасилований. – Из-за травки часто попадал в полицию, его там били…

- И тоже насиловали! – Марта не пожелала отказываться от «острой» темы.

- Всё это повлияло на парня, деформировало психику, - Ганс решительно подвёл черту. – Девочкам следовало хорошенько подумать об этом, прежде чем…

- Запихивать этого извращенца…, - у Марты вырвалось с придыханием, но она сразу смутилась, Хелен подхватила «со всею кротостию», - несчастного больной башкой в унитаз.

С опытностью истинных европейцев в «минутах скорби» в память по жертвам того и этого все четверо разом замолкли на шестьдесят секунд, склонив покаянные головы. «Они могли его просто молча убить???» - обалдела моя первая натура. Всё естество немедленно взалкало справедливости. – А японцы? Может, это они его подбили?

Ребята уделили скорби ровно минуту, и лишь по её истечению Дирк сказал строго. - Сёма, не нужно так говорить о Танака…

- Особенно нам…, - блеснули сталью глаза Ганса.

- Ты не понимаешь, - Хелен взяла меня за руку. – У Японии очень непростая, древняя культура…

- Их взгляды на мораль могут показаться странными, - ладошка Марты легла мне на плечо. – Но в космосе встречаются и более странные вещи…

- Они погибли, - сурово сказал Ганс.

- И они скорее погибли бы ещё раз, - с особым значением заговорил Дирк, - чем кто-либо заставил бы их говорить о себе такое… Как этого несчастного Максика!

- Вот именно, что заставил! – Пытаюсь ещё раз доораться до их здравого смысла. – Я шантажировал Макса! Это я продырявил стену, а сам вынудил его сказать, что он и… ну, чтоб подглядывать – вот! Буханка, скажи им!

- Подтверждаю, что кадет-пилот Семён действительно пробил гвоздём стену в своей каюте, - немедленно отозвалась искин.

- Да, Сёма, ты молодец, - улыбнулась Хелен. – Единственный мужик, забивший здесь гвоздь!

- Только тут тебе не как дома, - поморщился Дирк, - всё немного сложнее гвоздей.

- Понимаешь ли, искину невозможно соврать! – словно пожаловалась Марта. – Макс сказал правду.

- Какую правду? – вырвалось у меня непроизвольно. В душе-то я сразу помахал рукой вслед покидающему меня навсегда рассудку.

- Буханка, покажи Сёме то послание, - сказал Дирк смущённо. В поле зрения, в левом нижнем углу замигал квадратик. Я рефлекторно попытался его рассмотреть, Буханка тут же «открыла» файл – квадратик превратился в маленькое окошко видеопроигрывателя, сразу включилось воспроизведение. В кадре появилась розовая стена, в разъехавшейся двери показался Макс ис порога принялся шевелить губами нас ещё не расцарапанной физиономии. Как в немом кино побежали субтитры: «Девчонки, не надо убивать Семёна. Это я за вами подглядывал… с японцами. Типа извините, ага?». Едва договорив, он тут же покинул помещение, запись закончилась. Меня сразу насторожил ракурс съёмки. – Получается, что к приходу Макса, кто-то из шведок сидела на потолке, или под самым потолком на антресолях?