Алексей Калугин - Заглянувшие в Бездну

Бапиков взял с блюда пирожок, разломил его и довольно улыбнулся.

— С зеленым луком и яйцом. Обожаю такую начинку. А ведь когда разламываешь, никогда не знаешь, что внутри.

— То, что не нравится, можно не есть, — сказал Игорь.

— Нет, — Бапиков со скорбным видом покачал головой. — Тут как в шахматах: взялся — надо ходить.

Шарков понял, что ответ на свой вопрос он не получит. По крайней мере, сейчас.

— Кроме того, мы получаем возможность разом покончить со всем этим так называемым сопротивлением.

— Знаете, как назвали себя альтеры, заявившиеся с оружием в пансионат? — спросил Бапиков.

— Нет.

— Ваш друг не сказал вам?

— У него было слишком мало времени. Он сообщил только самую суть.

— Они называют себя «Армией освобождения альтеров». Не в меру пафосно на мой взгляд, — Бапиков наморщил нос, как будто почувствовал неприятный запах. — Все эти «армии», «фронты», «гвардии»… Такие названия используют только люди, напрочь лишенные чувства меры и художественного вкуса. Вам так не кажется?

Игорь не успел ответить — на смартфоне куратора замигал красный индикатор.

— Извините, — сказал Бапиков, нажал кнопку приема и поднес смартфон к уху.

Он не назвал себя. Не сказал даже обычного в таких случаях «алло» или «да?». Он просто приложил смартфон к уху и стал слушать. Шарков, сколько ни вслушивался, даже шуршания чужого голоса в динамике не уловил.

Бапиков слушал, не говоря ни слова, с каменным выражением лица. Спустя две с половиной минуты он так же молча нажал кнопку отбоя, аккуратно положил смартфон на прежнее место и пристально посмотрел Игорю в глаза. Взгляд у него был не сказать, что тяжелый, но неприятный. Его глаза походили на зеркала, за которыми скрывались пустота и мрак, вроде той самой бездны, которая, если долго в нее всматриваться, начнет вглядываться в тебя.

— Вы так ничего и не съели, — сказал он еще через тридцать секунд.

— Не до еды как-то, — честно признался Шарков.

— Расслабьтесь, — Бапиков взял красную шпажку, наколол на нее кубик сыра и протянул Игорю. Шарков двумя пальцами принял шпажку. — Временно вы остаетесь работать на прежнем месте, в прежней должности, но переходите в мое прямое подчинение. Доктора Карцева мы немедленно выпустим из изолятора и вернем в пансионат. Что он там будет делать без пациентов, понятия не имею. Ну, может, мы ему кого-нибудь подкинем. Если он даст слово больше не выпускать альтеров на свободу. А вот охрану в пансионате придется заменить полностью.

— А что потом? — спросил Шарков настороженно.

Бапиков усмехнулся. Почти незаметно.

— Потом — это когда?

— Когда возьмем всех альтеров.

— Всех альтеров мы не возьмем никогда, — куратор развел руками. Просто так, без сожаления. — Они рождаются снова и снова.

— Вы поняли, о чем я спросил. Что будет после того, как мы возьмем наших альтеров?

— Вы настолько уверены в том, что ваш агент вернется и расскажет, где скрываются вольные альтеры?

— Если бы я не был в этом уверен, то не выпустил бы его на свободу.

— Что ж… — Бапиков поводил указательным пальцем над блюдом с пирожками, как будто выбирая, какой красивее. Затем быстро, на удачу схватил один и протянул его Игорю. — Посмотрите, что там внутри? Только, имейте в виду, съесть придется в любом случае.

Соломон чувствовал, как в душе у него зарождается желание, которое не посещало его уже добрый десяток лет. А то и поболее того. Ему страшно хотелось врезать кому-нибудь по морде. Так, чтобы от удара костяшки заныли. Чтобы кровь, слюни и сопли — во все стороны. Если персонифицировать это внезапное желание, то конкретно Соломон хотел дать по морде Димону — уж слишком довольная была у него физиономия. Лица семи его подельников тоже светились радостью. Но Димон просто-таки раздувался от самодовольства и гордости. Они были уверены, что все сделали правильно. У них все получилось, а победителей, как известно, не судят. Победителей поливают шампанским из здоровенных бутылок. Ну или, в крайнем случае, подносят им шампанское в хрустальных фужерах.

Соломон шампанского не припас. Хрустальных фужеров он тоже в доме не держал. Не было даже традиционного кофе с сэндвичами, печеньем и пирогами. Все собравшиеся в доме Соломона сидели за пустым столом. Что само по себе уже не сулило легкой, дружеской беседы. Помимо воплощенных и помогавшей им Марины Петровой, был приглашен доктор Вениамин Павлович Снайдеров, наблюдавший за пациентами из сорок пятого пансионата. Врач сидел в сторонке и что-то писал в блокноте, лежащем у него на коленке. Воплощенным хватило ума сообразить, что слов одобрения они от Соломона не услышат. Потому и явились они заранее, полные мрачных ожиданий. И сидели теперь, нахохлившись, как мокрые воробьи. Мокрые, стать их, но все равно счастливые. Они так и не поняли, что учудили.

Соломон готов был размазать этих пернатых героев по столу. Его останавливала лишь мысль о том, что он и сам что-то сделал неправильно. Это был первый случай, когда семеро его воплощенных все разом демонстративно ослушались его прямого указания. Видимо, он сам где-то допустил промашку. Может быть, говорил слишком легковесно, по-приятельски, когда нужно было жестко обозначить линию, переступать которую нельзя. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Три дня. Три дня после того, как великолепная семерка воплощенных и примкнувшая к ним дамочка привезли в поселок освобожденных пленников из подмосковного пансионата, Соломон никого видеть не хотел. Потому что боялся сорваться и наделать глупостей. Когда он читал записи в открытом специально по этому случаю разделе поселкового форума или просто смотрел в окно и видел, как соседи, радостно улыбаясь, обсуждают последние события — голосов сквозь двойные стеклопакеты слышно не было, но и без того было понятно, о чем они говорят, — Соломону хотелось орать от бессилия и злости. Может быть, хоть так его кто-то услышит?

Почему? Ну в самом деле, почему никто не хотел посмотреть на то, что случилось, под тем же углом, что и он? Неужели так трудно было понять, что всего один необдуманный поступок может оказаться тем самым камешком на склоне, который, сдвинувшись с места, увлекает за собой другие, все более крупные камни и глыбы, которые уже несутся вниз, сметая все на своем пути?

Соломон сжал правую ладонь в кулак и обхватил его сверху ладонью левой руки. Держа сцепленные руки перед грудью, он наклонил голову и прошел по комнате. Словно вымеряя ту самую запретную черту, которую, кроме него, никто не видел. Или — не хотели видеть? Как и семерке воплощенных, всем нужна была победа. Какую цену, быть может, придется за нее заплатить — это сейчас никого не интересовало. Сегодня мы на коне. А завтра будет завтра. До него еще надо дожить. Что совсем замечательно, завтра никогда не наступает. Оно все время остается в будущем. Как вчера — в прошлом.