Алексей Ерошин - СЛОМ (СИ)

Федотыч почесал в затылке:

- Таблетки такие, что ль? Надо поглядеть. Когда медпункт закрыли – много чего осталось. Видел я его, кажись – целую коробку. А может, вам тол нужен? Была у меня еще пара шашек в загашнике…

- Нет,- сказал Олег.- Нам нужна безнитратная взрывчатка – пероксид ацетона. И мы ее изготовим.

Йозеф ошеломлено покачал головой и заметил:

- Теперь я понимаю, почему Гитлер проиграл войну.

***

Светало. Заяц остановился, привстал на задние лапы и принюхался, забавно шевеля раздвоенной губой. Не обнаружив ничего подозрительного, он неторопливо подобрался к палисаднику и стал обгрызать кору с куста сирени. Штольц указал на него глазами и улыбнулся. Олег не повернул головы, но ткнул пальцем в сканер, в знак того, что все видит. Заяц на теплограмме выглядел забавно: тело его окрашено было в красный цвет, лапы – в зеленый, а холодные уши были синими.

Штольц довольно сильно замерз, почти три часа неподвижно просидев в засаде. Он не думал жаловаться, но Левушкину на экране были видны явные следы переохлаждения напарника. Подогрев костюма Йозеф не включал: экономил энергию для шокера.

Сирень зайцу не пришлась по вкусу, и он заковылял по тропе дальше, высматривая необглоданные побеги ранеток. Поравнявшись с углом заброшенного дома, он внезапно взвился свечкой и бросился, прихрамывая, наутек. Левушкин сделал Йозефу знак быть наготове и положил руку на кнопку взрывателя. Нехитрый взрыватель был изготовлен из банальной электролампы с аккуратно срезанным стеклом. Концы проводов

цеплялись к разряднику дезинтегратора.

Сканер захватил цель: сервомоторы хорька заработали. Кибер покинул свое убежище и осторожно двигался по снежному тоннелю к подстанции. Программа приказывала ему дозарядить аккумуляторы. Олег разогнул один палец, начав пятисекундный отсчет. Второй. Третий. Красная точка на экране вплотную приблизилась к заложенному фугасу. Штольц осторожно привстал, прильнув к прицелу. Левушкин отогнул четвертый палец и через мгновение замкнул цепь взрывателя.

Хорька выбросило вверх метров на пять. Йозеф успел выстрелить только раз, прежде чем взрывная волна швырнула его на стену. Левушкин, благоразумно присевший, прикрывая экран контроллера от града земли и снега, теперь вскочил, крикнув:

- Мимо! Он цел! Дистанция – десять метров! Направление – два часа!

Штольц вскинул дезинтегратор, выпустил оставшиеся заряды в указанном направлении и немедленно вставил новую обойму. Левушкин крикнул:

- Есть! Он задергался!

В снежной целине взметались ввысь быстрые белые фонтанчики. Штольц приготовился выстрелить снова, но хорек решил изменить тактику.

- Назад!- скомандовал Олег.- Он атакует! Наверх, Йозеф! На стену!

Однако Штольц и не подумал отступать. Напротив, он шагнул навстречу стремительно тянувшейся к нему черте, которую оставлял в снегу атакующий кибер. Когда хорек серебристой молнией вылетел на утоптанную дорогу, Йозеф был готов. Он с верным упреждением спустил курок, и встретил врага короткой очередью. Как минимум, две пули попали в цель, отбросив кибера в сугроб. Хорек завертелся волчком. Комья снега полетели в стороны. Штольц хладнокровно перезарядил оружие и выпустил в кибера еще пять вольфрамовых пуль. И для верности – гарпун. После шокера хорек больше не шевелился.

- Деактивирован,- констатировал Олег.- Чистая работа, Йозеф. Мы его сделали.

- Натюрлих, кибальчиши…

Штольц уселся прямо в снег и достал сигареты.

- Вот и согрелся,- заметил он, закуривая,- вспотел даже.

- Я пойду включу вулканизацию камер,- сказал Олег.- Дыры к обеду затянутся, домой двинем.

Йозеф кивнул, не отводя взгляд от недвижного кибера:

- Давай. Тихо здесь, как на кладбище. На душу давит. Прав ты, не смогу я здесь жить. А жаль.

- От себя не убежать, Йозеф. Я пробовал. Не вышло,- сказал Олег, и добавил:

Хоть вознесись в простор небес,

Хоть опустись на дно морское –

Не обрести душе покоя,

Когда ее терзает бес.

Любого, битого судьбой,

Страшат не будущие битвы,

А мысли, что острее бритвы,

Наедине с самим собой.

Это не было похоже на пробуждение. Это был мгновенный выход из небытия. Первое, что бросилось Андрею в глаза – аккуратные круглые дырочки в лобовом стекле КамАЗа, в кружевной паутине радиальных трещин. Он еще успел услышать дробный стук по кабине, похожий на удары градин по железной крыше, прежде чем его машина конвульсивно вздрогнула и со страшным скрежетом смяла борт идущего впереди трейлера. Белая надпись «KFOR» на сером брезенте изогнулась и лопнула повдоль. Андрея бросило на лобовое стекло. Боль прострелила голову навылет, и небытие поглотило его снова.

Андрей все падал и падал в черную пустоту, как в бездонный омут, уже не ощущая никаких связей с миром, кроме горячей, ослепляющей боли, заполнившей все его существо. «Вот какая она,- отрешенно думал Андрей.- Совсем нестрашная. Нелепая. Дурная. Странная. Черная. Просто пустота. Невесомость. Отсюда уже не выбраться… С этой глубины… Даже не надо дышать… Да и чем дышать, если нет ничего – ни воздуха, ни тела. Только тьма…». Боль не притуплялась, а сознание все не гасло до конца. А вокруг было какое-то странное пространство. Одновременно и беспросветно-черное, и наполненное смутными, бесформенными образами-тенями. И голосами. Странными, на грани слышимости, словами: «…несущественно…- твердил кто-то,- … скорректируем… по ходу…» «…Кровь…Сержант ранен!..» «Полковник,- узнал Андрей.- Батя – молодец, батя за нас…» «…Вату!..» Запах спирта. Режущая боль в разбитых губах. «…я требую прекратить!..» «…ваш рапорт…» «…порог уменьшен еще на порядок...» «…статисты готовы…» «…это солдаты…хоть маршалу!..» «…Лейтенант Левушкин жив…без инсинуаций…статиста Репьева касается… начинаем…убиты парламентеры…потом Левушкин…входим!..» «Левушкин жив! - успел понять Андрей, прежде чем боль усилилась снова и сожгла остальные мысли.- Олег, Олежка! Жив, чертяка! Это главное. Жив – это главное… И парламентеры… Парламентеры убиты. Сперва – они. Левушкин – потом. А пока – жив. И это – главное…»

И было второе пробуждение. Сначала, как будто издалека, как сквозь толщу воды, слышались глухие разрывы, звон гранатных осколков по раскаленной кабине, автоматный стрекот, заглушаемый гулкой дробью крупнокалиберного пулемета. Потом звуки приблизились, обрели четкость и объем, и дрожь машины, прошиваемой пулевыми трассами, была уже вне пустоты.

Реальность вернулась вместе с болью. В первую минуту боль согнула сержанта почти пополам. Ослепила и оглушила. Сжала огненной рукой, душила и не отпускала. И сознание снова повисло на грани небытия. Но потом способность дышать вернулась, и Андрей, наконец, открыл глаза.