Алекс Маршалл - Клинок из черной стали

Речь была хороша, настолько хороша, что Марото всерьез ожидал появления какого-нибудь нового крылатого ужаса, который подцепит Бань и унесет со скалы в насмешку над оптимизмом молодости. Но этого не случилось, и тогда он разрешил ее словам тонкой струйкой просочиться к нему в сердце, а не хлынуть туда мощным потоком. О, как хотелось разделить ее детскую надежду! Но жизнь научила Марото: часто выходит еще хуже, чем ты опасался, но лучше – никогда.

А что же София? Бань сейчас сказала, что встретила женщину, которую весь мир считал погибшей. Прямое подтверждение тому, о чем Марото и так знал: София и есть та бывшая любовница, что вырезала трубку для Бань. София, которую Марото тоже похоронил много лет назад, хоть и не был свидетелем ее смерти. Просто не мог представить, что она избежала участи, которая, по слухам, ее постигла. А если бы Марото не поверил слухам, а продолжал надеяться? Он ведь допускает, что милая Чхве, Хассан и Дин могли остаться в живых, так почему не предположить, что и Пурна тоже? Вместо того чтобы оплакивать ее каждый день, не лучше ли уцепиться за надежду, сколь бы слабой она ни была?

Усопших нужно отпускать из своего сердца. Конечно нужно. Отказ смириться со смертью близкого человека может привести лишь к потере смысла твоей собственной жизни или даже к безумию… Но разве не так поступил Марото, когда узнал, что София умерла? Он утратил всякую надежду увидеть ее живой, это правда, но не продвинулся дальше, не смирился. И вовсе не смерть Софии разрушила всю его жизнь, а упорное нежелание отпустить эту женщину. Марото думал, что она умерла, и сам стал призраком, ведомым лишь скорбью и болью утраты, существующим исключительно для того, чтобы оплакивать Поверженную Королеву…

А спустя двадцать лет он узнал, что она вовсе не умерла, что все его «безумные мучения трагического героя» вызваны тем, чего на самом деле не было. Но как только он понял это, снова погиб дорогой для него человек. И Марото решил, что должен сохранить память о Пурне и отомстить за нее… Та же самая хрень, что творилась с ним после мнимой смерти Софии. Обещание найти и убить Хортрэпа и всех прочих, кто повинен в гибели Пурны, поразительно похоже на обещание убить Индсорит. И когда молодая королева едва не вытряхнула из него все это дерьмо вместе с жизнью, он так испугался, что дал дурацкую клятву не поднимать против нее меч, после чего и начал стремительный спуск в депрессию, которую пытался заглушить всяческой отравой.

Не пора ли задаться вопросом, почему Индсорит не убила Марото, когда он ворвался в тронный зал и потребовал поединка? Почему всего лишь взяла с него клятву? Он ни разу не задумывался об этом, с тех пор как узнал, что София жива, но теперь забрезжила догадка: Индсорит увидела перед собой обезумевшего от горя мужчину, готового погибнуть, лишь бы отомстить за смерть возлюбленной. Увидела и сжалилась над ним. Знала, что на самом деле София жива, но не посвятила его в эту тайну. Судя по всему, багряная королева поняла, как несчастен Марото, намного раньше, чем понял он сам, и милосердно подарила ему шанс начать все сначала. И как же он воспользовался этим шансом? Растратил попусту, как и все хорошее, что было у него в жизни… И разве не так же он поступил с дружбой Софии? Растратил ее, добиваясь чувства, которого она к нему никогда не испытывала, отравляя отношения с ней своим эгоистичным стремлением получить нечто большее, нечто телесное… Она могла бы стать ему сестрой, если бы он не претендовал на роль пылкого возлюбленного.

С Пурной он не совершил подобной ошибки. Тапаи сразу, еще в Пантеранских пустошах, дала понять, что как любовник Марото ее не интересует, и он уступил, даже ни разу не заикнулся об этом. А что с другими ошибками? Что, если вспоминать о друзьях не с яростью и жаждой мести, а с теплом и надеждой? Что, если попытаться для разнообразия пожить своей жизнью и получить новые впечатления, исследуя неизвестные земли, вместо того чтобы страдать от бессильных сожалений и от кошмаров, в которых его новые друзья умирают так же ужасно, как и прежние? Хотя бы попробовать, а?

– Полезный!

Марото вздрогнул и посмотрел на Бань, которая махала ему рукой пятьюдесятью ярдами выше – махала, как он надеялся, с вершины хребта. Он недооценил ловкость пиратки, та снова обогнала его. Можно было бы добавить, что варвар еще и упустил прекрасную возможность полюбоваться ее попкой, но он не позволил внутреннему голосу сказать очередную пошлость.

– Пурна, я знаю, что ты умерла, – прошептал он лиловым цветам, щекочущим его подбородок. – Но Бань права, я не должен терять надежду. И я ее не потеряю. Никогда.

– Я передумала, – крикнула Пурна Мрачному и Гын Джу, глядя, как Диг барахтается в бобровой заводи, а шляпа уплывает от него все дальше. Солнце опустилось за деревья, окрасив унылое болото в коричневые и красные оттенки. – Я больше не хочу гоняться за жалкой задницей Марото. Можно я вернусь назад?

– Конечно, – ответил Мрачный. – Только прихвати с собой Дигглби.

Диг снова завопил, да так пронзительно, что Пурна зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что на этот раз у него имеется причина для паники. Одна из бобровых хаток быстро приближалась к нему, а следом сдвинулись с места и остальные. По меньшей мере дюжина плавучих островков надвигалась на пашу по мелководью с левого берега, каждый размером с мешок угольщика.

– Беги! – выкрикнул Мрачный, и это был первый осмысленный приказ, отданный им с начала похода.

Но Диг проигнорировал его, как и все остальные приказы; он по-прежнему шлепал руками по воде, вместо того чтобы встать на ноги. Пурна рванулась вперед, не теряя хладнокровия даже тогда, когда удивительные кучи веток поплыли быстрей, и, поравнявшись с Дигом, поняла, в чем загвоздка: в погоне за шляпой он соскользнул с мелководья и угодил в скрытую под слоем ила яму.

– Давай, Диг, я тебя держу! – сказала Пурна своему глупому другу, ухватившись за конец мечущейся над водой трости.

Если бы он выбросил либо палку, либо наконец-то пойманную шляпу, то с легкостью выбрался бы из ямы. Но он бы не был Дигглби, если бы не ценил свое имущество выше безопасности. Вытаскивая его из ямы, Пурна едва сама не угодила в другую, но в последнюю секунду распознала ловушку. Наконец она отпустила трость, и Диг плюхнулся спиной в мелкую воду. Но передняя хатка была уже совсем рядом.

– Быстрее, Диг, быстрее!

Впрочем, было уже поздно – вторая куча веток заплыла им за спину, отрезав путь назад по единственному, как теперь стало ясно, участку мелководья, а впереди дорогу уже перекрыли несколько других плавучих куч. Остальные спешили на подмогу, а та, что подобралась к Дигу первой, теперь плыла через омут, из которого он только что выбрался, и была уже так близко, что Пурна могла бы доплюнуть до нее. Несмотря на темноту и мутную воду, тапаи разглядела, что движет этот плот из веток, опавших листьев и мелких обломков: тощая как скелет человекоподобная фигура со сверкающими над самой водой глазами и панцирем из мусора на спине, придающим существу сходство с огромной черепахой.