Филип Фармер - Мир одного дня (сборник)

В любви все справедливо…

Том записал было для Дженни еще одно сообщение, но, подумав, уничтожил его. Зачем' Кроме того, он знал, что сипит с перепоя, а ему хотелось предстать перед ней в лучшем своем виде.

Для чего ему это? Какое ей до него дело?

Просто ему так хотелось. И в этом не было никакой причины или логики: он любил эту запретную, недостижимую, далекую и в то же время такую близкую девушку.

В каменаторную тихонько вошла Мейбл.

— Ты псих!

Том аж подскочил. Почему? Ему нечего стыдиться. Тогда отчего он так зол на нее? Его замешательство было понятно, а вот гнев…

Мейбл рассмеялась, и Том обрадовался: теперь все можно было обратить в шутку. Он принялся недовольно на нее ворчать. Мейбл послушала–послушала и, развернувшись, удалилась, но через минуту вернулась, ведя за собой остальных жителей дома. Приближалась полночь.

К этому моменту Том уже находился в цилиндре. Неожиданно он вышел, откатил на колесиках каменатор Дженни и развернул свой так, чтобы видеть ее, стоя внутри. Затем вернулся обратно и нажал на кнопку. Пара прозрачных дверей слегка исказила лицо Дженни. Казалось, она переместилась больше, чем просто в пространстве, — во времени, в недостижимости.

Тремя днями позже, зимой, Том получил письмо. Проходя мимо почтового ящика у входа, он услышал жужжание и остановился. Ждать пришлось недолго: через несколько секунд письмо напечаталось и выскочило в щель. Это был ответ на его просьбу перейти в Среду.

Отказано. Основание: нет веских причин для перехода.

Это была правда. Но он не мог сообщить им настоящую причину, которая была менее убедительна, чем указанная Он прокомпостировал клетку напротив номера 12: «Попасть в Среду, где мой талант мог бы лучше реализоваться».

Он ругался, он пришел в ярость: поменять свой день на любой другой — его человеческое, гражданское право1 Это должно быть его правом Ну и что, что процесс перехода чрезвычайно хлопотен? Ну и что, что необходимо переслать его документы и все записи о нем с момента рождения? Ну и что… Том мог злиться сколько угодно, но это ничего не меняло. Он прикован к Вторнику.

— Пока нет, — пробормотал он. — Пока нет. К счастью, я могу подать неограниченное количество запросов. Я пошлю еще один. Они думают, что отвязались от меня? Ха! Ладно, я их доконаю! Человек против машины. Человек против системы. Человек против бюрократии, игра без правил.

Прошло двадцать зимних дней, промчались восемь весенних, и опять наступило лето. На второй из двенадцати дней лета он получил ответ на очередной запрос.

Это был не отказ, но и не согласие. В письме говорилось: если он считает, что ему будет психологически лучше в Среде, поскольку так сказал астролог, то ему следует достать заключение психиатра по поводу астрологического анализа.

Том Пим сделал антраша. Слава Богу, что он живет в такое время, когда астрологов уже не считают шарлатанами. Люди — массы — заявили, что астрология необходима и должна быть легализована и уважаема. Таким образом, закон прошел, и у Тома Пима был шанс.

Он спустился в каменаторную, поцеловал дверь цилиндра и рассказал Дженни Марлоу хорошие новости. Та не отреагировала, но Тому показалось, что ее глаза стали чуть–чуть светлее. Это была, конечно, только игра его воображения, но ему нравилось так думать.

На то, чтобы добиться консультации у психиатра и трижды посетить врача, Том потратил еще один год, еще сорок восемь дней. Доктор Зигмунд Трауриг был другом доктора Стелелы, астролога, и для Тома, таким образом, все упрощалось.

— Я тщательно изучил графики доктора Стелелы и внимательно проанализировал вашу навязчивую идею насчет этой женщины, — сказал доктор. — Я согласен с доктором Стелелой в том, что БЫ всегда будете несчастны во Вторнике, но не уверен, что в Среде вы станете счастливее. Однако, если вас так заклинило на этой мисс Марлоу, думаю, что вам следует отправиться в Среду. Но только в том случае, если вы подпишете соглашение встретиться с психиатром для дополнительного обследования.

Только потом Том Пим осознал, что доктор мог просто отказать ему, сославшись на большое количество пациентов. Но тогда подобная мысль была бы неблагодарностью по отношению к доктору.

Теперь ему оставалось ждать, пока все необходимые бумаги перешлют в инстанции Среды Его битва была выиграна только наполовину, поскольку другой чиновник мог запросто прекратить дело. Но если Том добьется своей цели, что тогда? Дженни может отвергнуть его, и второго шанса у него уже не будет.

Думать о том, что это может случиться, было невыносимо, но ведь и такой поворот событий не исключался.

Том погладил дверь и прижался к ней губами.

— Пигмалион мог по крайней мере прикоснуться к Галатее, — сказал он. — Уверен, что боги — великие немые бюрократы — сжалились бы надо мной, потому что я этого сделать не могу. Уверен.

Психиатр сказал, что Том не способен к настоящим и продолжительным отношениям с женщиной, как и множество мужчин этого мира, привыкших к легкопреходящим связям. Он влюбился в Дженни Марлоу по нескольким причинам. Прежде всего она может походить на кого–нибудь из его детства. Скажем, на мать. Нет? Хорошо. Глубокая и важная правда заключается в том, что он любит мисс Марлоу потому, что она не может отвергнуть его, прогнать или стать надоедливой, ворчать, плакать, кричать и тому подобное. Он любит ее потому, что она недосягаема и безмолвна.

— Я люблю ее так, как, должно быть, Ахиллес любил Елену, которую видел на стене Трои, — сказал Том.

— А я и не знал, что Ахиллес был влюблен в Елену Троянскую, — заметил доктор.

— Хоть у Гомера об этом не сказано, я знаю, что так должно было быть! Кто мог видеть ее и не любить?

— Черт возьми, откуда мне знать? Я ее никогда не видел! Я так и знал, что ваши заблуждения усилятся…

— Я поэт! — сказал Том.

— Вы имеете в виду само совершенство! Хм-м. Должно быть, она действительно нечто экстраординарное. На сегодня у меня нет никаких планов. Вот что я вам скажу: вы меня заинтриговали. Я заскочу к вам вечером и взгляну на эту невероятную красавицу — вашу Елену Троянскую.

Доктор Трауриг явился сразу после ужина, и Том Пим повел его вниз, через холл, в каменаторную, в недра большого дома, будто гид, сопровождающий известного критика к только что обнаруженной картине Рембрандта.

Доктор долго стоял напротив цилиндра, несколько раз хмыкал и проверял табличку над дверью. Затем он обернулся и сказал:

— Я понимаю, что вы имели в виду, мистер Пим. Очень хорошо. Я дам ход этому делу.

— Разве она не особенная? — спросил Том на крыльце. •— Она не из этого мира — фигурально выражаясь, конечно.

— Очень красива. Но я считаю, что вы на пороге великого разочарования, возможно, горя, а то и сумасшествия — терпеть не могу такие ненаучные термины!