Альфред Элтон Ван Вогт - Клетка для разума (сборник)

— Как вас зовут?

— Дэвид.

— Вот как! Значит, мы тезки.

— Конечно, господин генерал, меня ведь назвали в вашу честь!

Марен оцепенел от изумления, но быстро овладел собой и углубился в воспоминания о первых играх. Тогда нашлось много охотниц бросить ему вызов, и хотя в семнадцать лет он по закону ещё не имел права участвовать в любовных состязаниях, в то время существовало достаточно способов обойти правила, чтобы решительный молодой человек, воспользовавшись влиянием своей матери, мог выйти на старт. Для соблюдения внешних приличий на лицо Дэвида был наложен грим, делавший его старше. Возбуждение, эгоизм молодости и большой запас жизненных сил помогли ему одержать две победы и оплодотворить двух женщин.

Марен наклонил свое сиденье так, чтобы лучше видеть молодого человека. Тот густо покраснел от смущения.

— Расскажите мне о себе!

Дэвид Бернли рассказал историю своей жизни. Он вырос в маленькой общине на западном побережье у своей матери Этель Бернли вместе с двумя другими её детьми.

— Я был любимым ребенком в семье, — уточнил он с некоторой гордостью. — Мама после вас ни разу не встретила никого такого же восхитительного. Она повторяла это на все лады, и не думаю, чтобы эта похвала принесла много пользы Джорджу и Саре!

Джордж и Сара — это, конечно, два других ребенка, но Марен не стал спрашивать об этом: он был в ярости от того, что не мог вспомнить ни одну из двух первых женщин, от которых имел детей.

— Мама работала в яслях, поэтому я видел её очень часто и не чувствовал себя покинутым, как другие дети. Они, конечно, не находятся там все время, но...

— А где вы учились?

— В колледже. Сейчас у меня каникулы до сентября. Я пишу диплом по политэкономии.

Дэвид Бернли отдал себя в распоряжение правительства на время каникул, но он не предполагал, что его отправят на задание "вместе с его собственным отцом".

— Я, конечно, указал ваше имя в документах и, может быть, именно это сыграло роль. Но все равно я был так удивлен...

Было совершенно очевидно, что их встреча умело организована. И Марен подумал, что несмотря на все старания уменьшить значение отцовства, люди упорно продолжали мыслить прежними представлениями и желали, чтобы отцы и сыновья постоянно были рядом друг с другом. Они совершенно не принимали всерьез официальную точку зрения, по которой это считалось семейственностью, а возврат к отжившей свое системе брака снова сделал бы женщину рабыней мужчины.

Правительство выплачивало матерям пособие на воспитание детей из фонда, в который вносили деньги все мужчины страны без исключения победившие в любовных играх или проигравшие в них, квалифицированные работники и люди с низкой квалификацией.

Матери должны были сами заботиться о своих детях, но благодаря общественным детским учреждениям они освобождались от семейных обязанностей на определенное количество часов в неделю. На протяжении недели мать сама по согласованию с персоналом детского учреждения распределяла это время наиболее удобным для неё и ребенка образом. Женщины могли делить недельную норму пребывания ребенка в яслях или детском саду на части, но минимум часов под присмотром общественных нянек был обязателен для ребенка, так как закон запрещал женщинам целиком посвящать себя обязанностям матери.

Эта система, которая предполагала хорошее знание положения женщины в прошлые эпохи и воплощала идею освобождения женщины, была прекрасна, но Марен вспомнил, что исследование, проведенное по поручению Совета, показало, что тридцать восемь процентов жителей страны обоих полов пыталось неофициально жить семьями. Приспосабливаясь к установленным порядкам, они придумывали десятки ухищрений, позволявших мужчинам, женщинам и детям быть вместе: иногда мужчина снимал комнату у женщины, иногда жил в соседнем доме, иногда через дорогу от своего семейного очага.

— Как быстро мы летим! Сколько времени занимает этот перелет? услышал Марен рядом с собой голос своего молодого спутника.

Главнокомандующий не успел ответить. Уже достаточно долго их аппарат спускался по длинной плавной кривой. Внезапно сиденья выпрямились, и в следующее мгновение зарычали, извергая потоки энергии, тормозные реакторы. Разговаривать было совершенно невозможно, и Марен закрыл глаза, проклиная случай, который заставил семейные связи ворваться в его судьбу в самую важную неделю в его жизни и мешать ему заниматься делами.

В прошлом Дэвид Марен очень редко и нерегулярно интересовался своими детьми. Он вспомнил, как однажды, из любопытства пожелав узнать, какое потомство произвел на свет, он попытался проявить внимание к одному молодому человеку трех лет от роду, а тот все время отцовского визита был в бешенстве и не переставал орать.

Очень многозначительная реакция — мальчик интуитивно понял, что Дэвид Марен представлял из себя в области чувств.

Глава 13

Когда они приземлились, вокруг была полная темнота: здесь, в глубине Сибири, ещё не рассвело, и землю можно было различить сверху лишь по обширной сети разноцветных огней. Среди этих светящихся точек находился лагерь одной из бесчисленных армий Великого Судьи, окружавших георгийские горы. Лагерь "А" был фактически создан ещё в конце третьей атомной войны, но количество находящихся в нем солдат и техники со времени его основания неуклонно возрастало, и в последние три года накопленные в нем военные силы стали значительными. За эти двадцать лет, среди которых были годы с самыми суровыми зимами из всех когда-либо отмеченных, в "городе" под названием Лагерь "А" развился ряд постоянных инфраструктур. Сейчас темнота все скрывала, но Марен знал, что в эту систему входили бетонированные дорожки, ангары для самолетов, несколько больших посадочных площадок и — что было ещё ценнее в таком удалении от центров — площадка для приземления ракет.

Самолет-ракета с заглушенными реакторами вынырнул из мрака под пронзительный кошачий визг разрываемого воздуха. Хотя магнитная аппаратура не годилась для этих крупных аппаратов и случай, когда такое чудовище с обрубками крыльев приземляется на малой скорости, никогда не предусматривался, пилот и наземный радар вступили в тесное взаимодействие между собой, чтобы успешно выполнить трудную операцию — посадку при скорости пятьсот миль в час. Перед самым прикосновением машины к земле шасси выдвинулись из своих гнезд. Колеса при этом крутились с ужасающей скоростью, чтобы смягчить эффект отрывания, который испытывали шины. Долго, очень долго — так по крайней мере казалось пассажирам — аппарат летел над самой землей. Колеса едва касались бетона, из сопел вырывалось пламя, но автоматическая система компенсации обеспечивала самолету устойчивость.