Николай Гуданец - Агент Омега-корпуса [антология]

Его размышления прервал сдавленный стон.

Разведчик оглянулся на спящего Тода. Лжемеханик тихо посапывал, сжав здоровой рукой инъектор; подле валялись три пустые ампулы.

Стонал Хиск.

— Эй, что с тобой? — окликнул его Ульс.

Колонист разлепил веки и уставил в потолок выпученные, безумные глаза.

— Ширвы… — пробормотал он. — Тележку… М-м-м-м…

— А, отходняк начался? — соболезнующе поинтересовался разведчик. — Ничего, потерпишь.

— Д-дай. Дай ширву. Скорее. Жжет.

— Не дам, и не проси. Я тебя ублажать не намерен.

— Х-хах! — выдохнул Хиск ворочаясь. — Ну дай. Д-дай. Не будь гнидой. А-а, милосер-рдный дьявол! Все нутро печет. Ну дай. Ну хоть полбаша.

У него начинался приступ абстинентной горячки. Ее симптомы стремительно нарастали.

Тело ширакеша дугой выгнулось над полом. Рубку потряс нечеловеческий вопль.

— Ши-ирву! — орал Хиск. — Дай! Дай! Дай ширнуться!! Да-а-а-ай!!! Сучара! Гнус! Легавра! О, как жжет… А-а-а! Дай! Тележку! Хоть каплю! Каплю! Ши-ирвы! Я подыхаю! Я подыхаю! Я подыха-а-а-ю!!

В нестерпимых муках ширакеш корчился на полу. С его посиневших губ летели клочья пены.

— Дай! Дай! Дай-дай-дай!! Гнус! О-о, кишки выну через горло! Дай тележку! У-у-у, милосердный д-дьявол! Я же подыхаю, ты что, не видишь, падла?! Дай!!!

— Не меня проси. Попроси у капитана. Он бы дал. А я другой закваски. Можешь хоть загнуться или сойти на клин — я и глазом не моргну. Капитан тебя пожалел бы. Но ты его прирезал, подонок. И сжалиться над тобой теперь некому. Понял?

Хиск зарычал от ненависти и боли. Он силился разнять сцепленные за спиной рукава, но форменная ткань и пряжки не поддавались.

— Я тебя заделаю-у-у-у! — выл он. — Бородатая гнида, а-а! Заделаю! О-о, я сойду на клин! Я завернусь! О, как жжет! Это огонь! Воткни хоть полтележки! Человек ты или нет?!

Ульс вынул инъектор из руки спящего Тода. Хиск затих и умоляющими больными глазами уставился на вожделенную «тележку». То был многозарядный аппарат, предназначенный для массовых прививок. Им оснащались биологические лаборатории и спасательные медицинские бригады.

— Где ж ты раздобыл такую справную тележку? — поинтересовался разведчик, убедившись, что в магазине инъектора имеются еще дюжины две ампул.

— В грузе…

— И ширву там же?

— Д-да. Воткни. Воткни скорее. Хоть каплю. Будь же ты человеком.

— Человека ты прирезал. А я всего-навсего разведчик. Я дам тебе ширву. Но сначала ты мне все скажешь. Все! Без утайки.

Колонист забился в припадке. Уж на что, Ульс видал виды, но от этого звериного воя и судорог ему стало не по себе. Нагнувшись, он приложил сопло инъектора к шее Хиска и ввел минимальную дозу. Дрожащий наркоман замер, прислушиваясь, как снадобье растекается по его жилам.

— Еще… Дай еще, — прошептал он. — Это на пять минут. Дай полную втычку.

— Сначала скажи, кто такой Зет, зачем вам горючка, кто с вами работает. Живо!

Хиск не сводил глаз с руки Ульса, державшей инъектор.

— Нет…

— Ну, как знаешь. — Разведчик выпрямился и сунул инъектор в карман.

— Помоги… Спаси… — зашептал Хиск, и по его щеке поползла медленная слеза. — Сейчас начнется по новой. Я не вытерплю. Я на клин сойду…

— Отвечай, — попытался вразумить его Ульс. — Хуже, чем есть, тебе уже не будет.

— Нет.

— Боишься Зета?

— Да.

— Но ты понимаешь хоть, что сейчас загнешься? Или у тебя перегорят мозги — разница невелика. Так и так не будет больше тебя на свете. — Ульс вытащил из кармана инъектор и повертел его перед мокрым от слез лицом ширакеша. — Вот оно, спасение. Я тебя запру в каюте, дам тележку, ширяйся хоть неделю. Только сначала дай мне брезец на остальную твою компанию. Ну?

Черты Хиска страшно исказились. Похоже, боль нарастала с новой силой.

— Ты… ничем не-лучше… — прохрипел он корчась.

— Что-что? — не разобрал Ульс.

— Такой же, как мы, — превозмогая муку, проговорил ширакеш, потом перекатился на живот, скрючился, как зародыш, и умолк.

— Через пять минут будет поздно! — крикнул Ульс. — Говори! Говори — и я тебя откачаю!

Хиск захрипел. Вдруг хрип его оборвался, и мышцы напряглись до предела. Начиналась каталептическая фаза, после которой могла следовать лишь агония.

Ульс нагнулся, прижал сопло инъектора к сонной артерии умирающего и дал полную дозу. Чуть погодя тело колониста обмякло, он испустил долгий вздох и блаженно растянулся на полу.

Разведчик освободил его скрученные руки, расстегнув пряжки манжет, перевернул Хиска на спину и вложил ему в ладонь инъектор. Ширакеш стиснул пальцы на рукояти мертвой хваткой.

— На, — сказал Ульс. — Заширяйся, хоть лопни.

Он сел в кресло и, не обращал внимания на простертого у его ног колониста, уткнулся лицом в кулаки. Его била дрожь.

Не каждому дано быть палачом.

Казалось, он висит в сплошной тьме.

Лишь бег цифр на шкале квантового лота показывал, что разъездная шлюпка с бешеной скоростью летит к ночному материку.

Никогда еще, наверно, подготовка к разведывательному рейду не занимала так мало времени. Ульс перетащил в кают-компанию одурманенных до бесчувствия Хиска и Тода, оставил им ящик с аварийными пайками и наглухо заблокировал дверь снаружи. Через несколько минут он уже сидел в капитанской шлюпке и, пройдя шлюзование, устремился к запретной планете.

С этого момента Ульс считался вне закона, как грубо нарушивший карантинные предписания.

Впервые вступал он в такой серьезный конфликт с законностью, которую дотоле всячески охранял по долгу службы, и это его даже позабавило. Хотя положение его было далеко не шуточным.

Он шел в рейд на свой страх и риск, шлюпка не имела специального разведывательного оборудования. Ему предстояло работать в одиночку, без прикрытия, без тщательной рекогносцировки и получения вводных, без камуфляжа, связи, биозащиты. Ему не приходилось рассчитывать ни на какую помощь извне. Он не имел при себе ни пневматического оружия с усыпляющими ампулами, ни газовых гранат, сеющих панику среди любого, самого доблестного воинства. Он не был подробно ознакомлен с обычаями населения и общественной структурой, не был снабжен соответствующими биографией, одеждой, гримом, денежными знаками.

В разведслужбе победителей тоже судят, поэтому по возвращении его ждало суровое наказание. Он не предполагал, какое именно, да и не так уж эта перспектива его волновала. Худшей кары, чем дисквалификация, для него изобрести не могли.

Теперь, летя в крошечной шлюпке навстречу неизвестности, он понял, что давно мечтал именно о таком рейде.

Где вся надежда лишь на себя самого. Где сразу видно, чего ты стоишь. Именно ты. Ты сам.

Командир Ивз назвал бы это ребячеством, врач — преступным эгоцентризмом. Но оглядываться на чье-нибудь мнение Ульс не желал. Человек, привыкший рисковать, редко задумывается об отдаленном будущем. Потому что это будущее может не наступить вовсе.