Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

В девяностые на отечественный книжный рынок хлынул девятый вал переводной, преимущественно англо-американской фантастики. И «четвертая волна», авторы которой привыкли работать над романами несколько лет, конкуренции не выдержала. И хотя отдельные авторы продолжали, и даже успешно, публиковаться, намеченных «командных высот» они не достигли, а «четвертая волна» как явление прекратила свое существование.

Связанным с ней большим надеждам, которые питали и читатели фантастики, и сами писатели, не суждено было оправдаться.

К словам Лазарчука о «героическом поражении» «четвертой волны» следует добавить и горькое высказывание Владимира Покровского: «Единственное, что мы могли, если то, что мы пишем, действительно хорошо… это стать гумусом. Гумусом для тех, кто, читая нас, пусть даже в рукописях, учился бы писать свою фантастику, для тех, кому, может быть, повезет больше. Только это – быть гумусом или, если хотите, связующим звеном – могло быть нашим предназначением» [25].

Впрочем, авторы, которые пришли в фантастику в девяностые, наследовать традиции «четвертой волны» не спешили. На их долю выпала другая задача, которую иначе как героической и не назовешь: противостоять «вторжению» зарубежной фантастики и вернуть читателя фантастике отечественной.

Сложность такой «конкуренции» заключалась в том, что книги, ставшие новыми фаворитами любителей жанра, разительно отличались от фантастики советской, да и от той фантастики, которая была известна по переводам. И, пожалуй, самое значительное из этих отличий – иные стандарты развлекательности. Аттракцион и развлечение в отличие от размышлений и рефлексий прежде не были обязательными элементами НФ-текста.

Большинство авторов – кто по необходимости, а кто с удовольствием – последовали новым стандартам. В лихой фантастике девяностых сюжет главенствовал над идеей, а центральными персонажами все чаще оказывались герои и супермены.

«Вторжение» было отбито, но отличить нападающих от защитников представлялось уже почти невозможным. Победа далась дорогой ценой: символический капитал, накопленный фантастикой как интеллектуальной, провокационной, визионерской, оригинальной прозой, изрядно порастратили и героически прокутили.

Неудивительно, что «цветная волна», которая вновь обратила внимание на человека и вернула фантастике психологизм, была встречена с воодушевлением. Особая сосредоточенность на стиле и слоге произведений позволила увидеть в ее авторах наследников тех ценностей и устремлений, которые были свойственны «четвертой волне» [26].

И следует признать, что наследники в удовлетворении своих литературных амбиций преуспели куда больше предшественников.

Речь, разумеется, не о сравнении некоего «литературного качества» произведений (такие сравнения или противопоставления в большинстве случаев бессмысленны), а об инкорпорировании фантастических произведений и собственно авторов фантастики в пресловутый «литературный процесс» (вхождение в номинационные списки крупных премий, отзывы критики, публикации в «толстых журналах»).

И в то время как «четвертая волна» вела за признание фантастики литературой настоящие литературные же баталии, авторы «цветной волны», кажется, просто не заметили разделительных барьеров.

Однако это достижение – не единственное отличие двух «волн» отечественной фантастики. В процессе обретения литературных регалий «цветная волна» кое-что потеряла.

Критик Александр Ройфе писал в рецензии на сборник «Предчувствие «шестой волны»: «Персонажи сосредоточены на собственных эмоциях, а к окружающему миру равнодушны. Политика, социальные проблемы их почти не волнуют, что ярко проиллюстрировал, например, Н. Желунов, который, оживив Ленина в эпоху рыночных реформ, отправил его в парк кормить белочек» [27].

Действительно, произведения предшественников «цветной волны» плотно укоренены в социальной реальности. Одной из центральных тем «четвертой волны» было как раз социальное моделирование, своего рода проведение социальных экспериментов литературными средствами. Да и фантасты рубежа веков в лучших традициях если и не заставляли героя противостоять окружающему миру, то помогали герою этот мир изменять или как-то в нем обживаться.

Произведения «цветной волны», как уже упоминалось, максимально дистанцированы от нашей реальности, практически изолированы от нее [28]. Миры, описанные в них, – не отражения реального, а производные от прочитанного. Сопутствует этой литературоцентричности и отказ от экспансии, устремленной в космос или в будущее. Этот привычный жанровый хронотоп был отвергнут в пользу «внутреннего пространства» ( inner space ). Впервые в фантастике такая смена вектора произошла в шестидесятые годы прошлого века с появлением «новой волны» в англо-американской фантастике, когда фокус внимания сместился со звездолетов на самого человека и основой научной фантастики стали науки не технические, а гуманитарные (такие как психология, антропология, etc. ), изучающие человека и общество.

В «цветной волне» эта фокусировка достигла предельного выражения. Ее фантастика удивительно интровертна.

Освобождение жанра от ракет и роботов, отказ от традиционных фантастических тем, удаление от социальных проблем – еще один набор характерных черт «цветной волны». Такова оборотная сторона психологизма и литературоцентричности ее произведений.

Императивы «цветной волны», променявшей звездное небо на уютное обживание внутреннего пространства, вступили в противоречие с прежними жанровыми предпочтениями. Фантастике всегда был присущ и соразмерен масштаб, включающий в себя все человечество. Заключение ее в границы человеческой личности, предпочтение «внутреннего космоса» внешнему с ортодоксальных позиций воспринимается как умаление фантастики, пренебрежение задачами, которые были свойственны ей прежде.

Любопытна и красноречива реакция на еще только зарождающуюся «цветную волну» авторов, которые начали публиковаться в девяностые. Вот что писал тогда яркий представитель этой «героической» и, как следствие, разобщенной и разрозненной группы писателей Олег Дивов в статье «Окончательный диагноз»: «…основной конфликт русской фантастики сегодня – лобовое столкновение романтизма «девяностников» с мелкобуржуазным сентиментализмом «нулевиков»… Если подходить к вопросу с холодной головой и чистыми руками, положение выглядит так. Сегодня в отечественной литературе (не только в фантастике) идет массовый откат от романтизма к мелкобуржуазному сентиментализму… И, к сожалению, все складывается таким образом, что сентиментализм в нашей фантастике – течение, достойное ярлыка «реакционное»… Сейчас не то время, когда сентиментальная проза может врачевать раны, она только загоняет болезнь вглубь» [29].