Николай Побережник - Потерянный берег. Рухнувшие надежды. Архипелаг. Бремя выбора [сборник]

– Ты чего так разошелся?

– Да зло берет просто оттого, что люди опять в стадо баранов добровольно хотят превратиться! Снова хотят кормить всех этих банкиров, маклеров-брокеров, этих менеджеров, мать их, эффективных!

– Горячий ты парень, – улыбнулся я, когда машина остановилась у длинного навеса общей столовой фермерского хозяйства.

– Что есть, то есть, – снова хохотнул Петр.

– Папка! – от дома Михалыча ко мне уже несся Дениска. – Мама! Папка вернулся!

Бим успел добежать до меня раньше Дениса, он скакал с двумя лохматыми щенками у коновязи, но тоже увидел меня и с лаем подбежал, подпрыгивал, неистово вилял хвостом и, радуясь, скулил.

– Привет, лохматый! – я присел на колено, позволяя себя обслюнявить.

– Папка! – подбежал и обнял меня Дениска.

– Привет, – погладил я Дениса по коротко стриженному затылку, – а Андрей где?

– Он с дядей Палычем на заводе, в маслоцехе помогает… а я вот маме и бабе Поле помогаю, пошли, – Дениска потянул меня за руку к дому.

Не успел я войти, как тут же ко мне кинулась Света и приложила пальцы к губам…

– Ч-ш, Алешку покормила, только уснул, – сказала Света и, прижавшись, крепко обняла меня.

– Ну, здравствуй, – ответил я и зарылся лицом в ее волосы, от которых исходил аромат травы, чистоты и чего-то до замирания сердца родного.

– С приездом, Сереженька, – вытирая испачканные в муке руки о передник, тихо сказала баба Поля, – а я вот на оладушки, как знала, тесто замесила.

– Здравствуйте, а Михалыч где?

– Так с рассветом еще убёг новые конюшни проверять, там пополнение – два жеребенка.

Перекусил с дороги оладьями и хлебным квасом, молча жуя и глядя на домочадцев. Света тоже, подперев ладонью подбородок, смотрела на меня и чему-то там себе улыбалась. Проснувшись, завозился и закряхтел Алешка, я тут же подскочил к топчану у печи и взял сына на руки, а тот от резкого изменения положения в пространстве выпучил глазенки и уставился на меня. Он несколько секунд соображал, шевеля прозрачными, почти бесцветными бровями, а потом агукнул и расплылся в улыбке, демонстрируя показавшиеся два передних зубика на нижней челюсти.

– Ого, зубастый какой!

– Ну, ты со следующей экспедиции вернешься, и Алешка тебе навстречу сам выползать уже будет, – Света разломила горячий оладушек и подула на него.

– Так, а чего ж делать, раз житие такое? – баба Поля переложила со сковороды в миску на столе еще одну порцию оладий и тоже села за стол. – Мой-то дед, тоже, пока БАМ не построили, как ясно солнышко, явится раз в год на две недели и опять на стройку.

Я сел за стол с Алешкой на руках, а он сосредоточенно стал изучать щетину у меня на щеке, ковыряя ее пальчиком.

– Правильно, Алешка, надо постричь папку и побрить, – улыбнулась Света.

Все утро провел с домашними, не вдаваясь в подробности, поведал о результатах командировки. Света очень заинтересовалась новостью об «Иртыше», рассказала, что в нашей поселковой санчасти условия, мягко говоря, антисанитарные, как ни стараются наши эскулапы.

– Мальчика-то этого, как его…

– Чернышев?

– Да, прооперировали, состояние тяжелое, но выкарабкается, – Света сидела у окна и кормила грудью Алешку, а я пристроился на полу у печи и чистил картошку на обед. – Григорий сказал, хорошо, что быстро успели мальчишку доставить сюда.

– Надеюсь, с появлением «Иртыша» положение с медициной у нас радикально поменяется. Мы, кстати, с собой привезли еще людей, там среди них женщина – педиатр.

– Это здорово, – ответила Светлана и добавила: – Я вот, правда, прервала свое обучение…

– Ничего, от груди оторвешь, мальчишки присмотрят за братом, тогда и продолжишь.

– Да, хотелось бы, – Света встала и перенесла уснувшего Алешку на топчан. – Мне понравилось это всякое медицинское, интересно, уколы, то есть инъекции, делать уже научилась…

– Ничего, мы тут как по завету Ильича, будем учиться, учиться и учиться.

– Николаич! – в дверях появился Михалыч.

– Ч-шшш! – шикнули мы со Светой на Михалыча одновременно.

– Да брось ты картоплю! – вошел и шепотом сказал Михалыч. – Бабы дочистють.

– Иди, – забирая у меня нож, сказал Света, – только не пропадай.

– Светочка, да мы тут, под навесом, во дворе, – ответил Михалыч и хотел было прошмыгнуть в кладовку, но поймал на себе суровый взгляд бабы Поли, помялся и пошел обратно. – Идем, Николаич, во двор.

Мы прошли под навес общей столовой и присели с краю длинного стола.

– Ты бы завязывал, Николаич, с энтим своим геройством и прочими всякими путешествиями, – Михалыч извлек неизвестно откуда фляжку, сделал пару глотков, занюхал рукавом и протянул мне. – А то, не приведи господь, сгинешь, а мы тут как же? А дети твои, а Светочка?

– Ты чего это каркать удумал? – спросил я, взял фляжку и понюхал содержимое. – Ого!

– Чача, «Изабеллой»-то весь бурелом порос, что справа от пристаней, – Михалыч заговорщицки оглянулся по сторонам. – Я и не каркаю, просто успел уже и с Макарычем поговорить, и с Иваном.

– Понятно, – хмыкнул я и сделал глоток, – но если ты не заметил, то последние несколько месяцев все службы работают без моего участия.

– Та оно понятно, но чего на рожон-то лезть?

– А кто мне недавно говорил, что надо быть в курсе всего, и свой нос совать во все дела?

– Так кто ж знал, что кругом такое лихо началося?

– Вот именно! Ладно, рассказывай, как у вас тут.

– А хорошо! Видать, угодно Господу то, что мы тут все делаем, и без всяких этих ганиралов! – Михалыч достал и выложил на столешницу кисет и трубку с длинным мундштуком. – Главное, людям понятно, как жить, понятно, что кроме их, тоись нас… тоись… чаво я хотел сказать-то? А! Кроме нас самих, дружка за дружку взямшихся, мы и не нужны никому и не поможет нам никто!

– Верно, Михалыч, – я взял трубку и повертел ее в руке. – Это откуда такое произведение искусства?

Трубка была чем-то похожа на эвенкийскую, очень хорошо и аккуратно изготовлена и даже некое подобие орнамента имелось.

– Так Анатолий Сергеич у нас рукастый такой оказался, – Михалыч улыбнулся и пригладил бороду, – шишнадцать лет мужичку-то, главное городской, а оно виш как! Тут у нас на хуторе живет, а работает у Федора.

– Я правильно понял, вы шестнадцатилетнего пацана по имени и отчеству называете?

– Ты б видел его! Там умища, как у той «карлы марксы», бороды токма нет. Ну и руки той стороной мамка с папкой приладили, царствие им небесное, – Михалыч перекрестился и стал раскуривать трубку. – Он всякое такое вечерами дома режет, и трубки, и кружки с ложками, бочонки ведерныя научился делать… да! Они ж с Ваней-китайцем уже две прялки смастерили.

– Рукастые и головастые нам нужны, нам вообще все нужны, главное, чтобы мозги на месте были.