Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят [litres]

— Скорее подойдет что-то вроде клевца…

— Что? — прошипел Тридуба.

— Да так, ничего.

Да, у них в Союзе очень странные представления о войне. Если бы войны выигрывала та сторона, что сильнее блестит, они бы разделали Бетода под орех, подумал Ищейка. Жаль, что дело обстояло иначе.

Командир сидел между ними за маленьким столиком, заваленным обрывками бумаг, и казался самым странным из всей компании. На нем было надето что-то вроде куртки ярко-красного цвета. Странная одежда для командира, подумал Ищейка, ведь его можно запросто снять стрелой. Да и больно молод для такого дела, борода едва пробивается. Однако, несмотря на все это, выглядел командир вполне самодовольно.

Перед ним стоял здоровяк в грязной куртке и что-то ему доказывал. Ищейка прислушался, пытаясь разобрать язык союзников.

— У меня пятеро детей, — говорил крестьянин, — а кормить их нечем. Что, по-вашему, я должен делать?

Тут же встрял какой-то старик:

— Я личный друг лорд-губернатора, и я требую, чтобы меня пропустили!..

Юнец не дал закончить ни тому ни другому:

— Мне абсолютно наплевать, чей вы друг, и меня не заботит, будь у вас хоть сотня детей! Остенгорм переполнен. Лорд-маршал Берр постановил, что в город допускается не более двухсот беженцев в день, и на сегодняшнее утро лимит исчерпан. Приходите завтра. Пораньше.

Двое мужчин не двинулись с места, уставившись на него.

— Лимит? — прорычал крестьянин.

— Но лорд-губернатор…

— Черт вас подери! — взвизгнул юнец, истерически хлопнув по столу ладонью. — Только попробуйте еще что-нибудь сказать! Вы у меня попадете в город, будьте покойны! Я прикажу втащить вас в него за шкирку и повесить как изменников!

Этого оказалось достаточно, чтобы его собеседники поспешно ретировались. Ищейка начал подумывать, не стоит ли последовать их примеру, но Тридуба уже пробирался к столу. Мальчишка посмотрел на них и скорчил гримасу, словно от пришельцев воняло хуже, чем от пары свежих коровьих лепешек. Ищейку бы это ничуть не тронуло, если бы накануне он не помылся специально для этого случая. Он не был таким чистым уже много месяцев.

— А вам какого черта здесь надо? Мы не нуждаемся ни в шпионах, ни в попрошайках!

— Это хорошо, — отозвался Тридуба спокойно и терпеливо. — Потому что мы ни те ни другие. Мое имя Рудда Тридуба, а вот этого парня зовут Ищейка. Мы хотим поговорить с тем, кто у вас командует. Мы пришли предложить нашу службу вашему королю.

— Предложить службу? — На губах юнца появилась улыбка. Ничуть не дружелюбная. — Как ты сказал — Ищейка? Интересное имя. Даже не могу представить, за что его так назвали.

Он позволил себе слегка хихикнуть над этим образчиком остроумия, и до Ищейки донеслись смешки окружающих. Настоящее сборище кретинов, решил он. Только посмотреть на них, затянутых в фасонные костюмчики и сверкающие доспехи! Да, самое настоящее сборище кретинов, но нет смысла говорить это вслух. Хорошо, что не взяли с собой Доу: тот уже выпустил бы молодому дураку кишки, и их бы всех перебили.

Юнец подался вперед и заговорил медленно-медленно, словно обращался к детям:

— Северянам не позволено входить в город. Только по особому разрешению.

А тот факт, что Бетод разгуливает по стране, громит войска и разоряет земли — это, значит, в порядке вещей, ничего особого. Тридуба стучался в дверь, но там, по мнению Ищейки, была стена.

— Мы многого не просим. Нам нужны только еда и ночлег. Нас пятеро, все названные, опытные бойцы.

— Его величество более чем хорошо обеспечен солдатами. Однако у нас не хватает мулов. Быть может, вы поможете нам тащить провиант?

Все знали, что Тридуба терпелив, но и его терпение имело предел. Ищейка подумал, что юнец опасно приблизился к этому пределу. Болван даже не представлял, во что ввязывается. Рудда Тридуба был не из тех, с кем можно шутить дурацкие шутки. На родине его имя славилось, оно вселяло страх — или отвагу, в зависимости от того, противник перед ним или соратник. Его терпение имело предел, это точно, но пока еще предел не был перейден. К счастью для всех присутствующих.

— Мулы? — прогремел Тридуба. — Мулы умеют лягаться. Смотри, сынок, как бы тебе ненароком не разбили голову копытом!

Повернувшись, он зашагал прочь тем же путем. Люди испуганно расступались перед ними, вновь смыкались за их спинами и тут же все разом принимались кричать — доказывали солдатам, почему именно их следует пропустить в город, а других оставить за воротами на холоде.

— Нас встретили не так тепло, как мы надеялись, — пробормотал Ищейка.

Тридуба не ответил. Он продолжал шагать вперед, опустив голову.

— И что теперь, командир?

Старик угрюмо глянул через плечо:

— Ты меня знаешь. Думаешь, я проглочу этот дерьмовый ответ?

Ищейка так не думал.

В приемной лорда-губернатора Инглии было холодно. Гладкая холодная штукатурка высоких стен, холодные каменные плиты широкого пола, в зияющем камине — ничего, кроме холодных угольев. Единственным украшением был огромный гобелен, висевший на одной из стен: золотое солнце Союза со скрещенными молотами Инглии в центре.

Лорд-губернатор Мид безвольно сидел в жестком кресле за огромным пустым столом и глядел прямо перед собой; его правая рука обхватила ножку винного бокала. Его лицо было бледным и изможденным, парадная мантия измята и покрыта пятнами, тонкие седые волосы всклокочены. Майор Вест, родившийся и выросший в Инглии, нередко слышал, как Мида называли сильным руководителем, великим человеком, неутомимым защитником своей провинции и ее жителей. Однако сейчас перед Вестом была лишь оболочка человека, придавленная тяжелой парадной цепью, такая же пустая и холодная, как его разверстый камин.

Воздух в зале был ледяной, а царившая здесь атмосфера была еще холоднее. Лорд-маршал Берр стоял посередине, широко расставив ноги и крепко, до белизны в костяшках, сцепив большие руки за спиной. Майор Вест, прямой как палка, с опущенной головой, маячил за его плечом и жалел, что сдал при входе свою шинель. Казалось, что здесь холоднее, чем снаружи, а погода стояла зябкая даже для осени.

— Не хотите ли вина, лорд-маршал? — пробормотал Мид, не поднимая головы.

Его голос звучал тонко и неуверенно в этом огромном пространстве. Весту показалось, что он видит дыхание старика, клубящееся у рта.

— Нет, ваша милость. Не хочу.

Берр хмурился. По наблюдению Веста, на протяжении двух последних месяцев он хмурился постоянно. Казалось, лицо его не имело других выражений: он хмурился, когда надеялся, и когда испытывал удовлетворение, и когда удивлялся. Сейчас его хмурая мина выражала сильнейший гнев. Вест нервно переступил с одной онемевшей ноги на другую, чтобы возобновить ток крови. Он желал бы оказаться сейчас где угодно, только не здесь.