Мари Лу - Гений

Военный переводит взгляд на меня, потом быстрым шагом подходит к Андену и шепчет что-то на ухо. Но я все равно улавливаю отдельные слова:

— Стадионы. Он хочет передать… послание… должны немедленно завершить обед.

— Он так и сказал? — вскидывает бровь Анден. — Что ж. Я сам решу, когда мне закончить обед. Передай это сенатору Камиону при встрече. Скажи ему, что следующий сенатор, который сунется со столь бесцеремонным посланием, будет иметь дело со мной лично.

Военный энергично салютует, чуть выставив вперед грудь при мысли о том, как будет передавать послание сенатору.

— Да, сэр. Будет исполнено.

— Как тебя зовут, солдат? — спрашивает Анден, перед тем как отпустить его.

— Лейтенант Фелипе Гарса, сэр.

— Спасибо, лейтенант Гарса, — улыбается Анден. — Я не забуду о твоей услуге.

Военный старается сохранить бесстрастное выражение лица, но я вижу гордость в его глазах и улыбку, которую он не выпускает на поверхность. Он почтительно склоняет голову:

— Президент, вы оказали мне большую честь. Спасибо, сэр.

С этими словами он уходит.

Я как зачарованная наблюдаю за их диалогом. В одном Рейзор был прав: между Сенатом и новым Президентом есть напряжение. Но Анден не глуп. Он еще и недели не пробыл у власти, а уже поступает именно так, как должен: пытается заручиться поддержкой военных. Что еще он делает, чтобы получить их доверие? Армия Республики была беспрекословно предана его отцу, больше того, именно лояльность армии и сделала покойного Президента такой мощной фигурой. Андену это известно, и он с самого начала предпринимает шаги в нужном направлении. Недовольство Сената не имеет значения, если армия безусловно поддерживает Президента.

Но, напоминаю я себе, они не безусловно поддерживают Андена. Ведь есть Рейзор и его люди. Предатели в рядах военных начинают действовать.

— Итак, — говорит Анден, ловко отрезая еще кусочек свинины. — Вы вызвали меня сюда, чтобы сообщить, что помогли бежать преступнику?

Несколько мгновений слышно только позвякивание вилки о тарелку. Я вспоминаю инструкции Рейзора — что говорить и в каком порядке.

— Нет… я здесь для того, чтобы сказать о заговоре против вас.

Анден кладет вилку и выставляет два тонких пальца в сторону военных.

— Оставьте нас.

— Президент, сэр, — возражает одна из них. — Мы не должны оставлять вас одного.

Анден вытаскивает из-за пояса пистолет (изящная черная модель — я таких прежде не видела) и кладет его на стол рядом с тарелкой.

— Все в порядке, капитан, — говорит он. — Я в полной безопасности. А теперь прошу всех оставить нас.

Женщина, которую Анден назвал капитаном, показывает солдатам на дверь, и они безмолвной цепочкой выходят из зала. Уходят даже те шестеро, что стояли рядом со мной. Я остаюсь один на один с Президентом. Нас разделяют только двенадцать футов вишневого дерева.

Анден упирает локти в столешницу, соединяет пальцы.

— Вы просили о встрече, чтобы предупредить меня?

— Да.

— Но я слышал, вас поймали в Вегасе. Почему вы не сдались сами?

— Я хотела добраться сюда, в столицу. А сдаться собиралась в Денвере — так шансы увидеть вас были бы выше. Я определенно не хотела, чтобы меня арестовал случайный патруль в Вегасе.

— А как вам удалось уйти от Патриотов? — Анден смотрит на меня недоверчиво. — Где они теперь? Они ведь наверняка ищут вас.

Я опускаю глаза, молчу несколько секунд, откашливаюсь.

— Тем вечером, когда я сумела от них убежать, я села в поезд на Вегас.

Анден обдумывает мой ответ, потом кладет вилку и постукивает себя пальцами по губам. Я не знаю, поверил ли он в мою историю побега.

— А как они собирались вас использовать, если бы вы не убежали?

Напускаю побольше тумана:

— Не знаю в подробностях, что они планировали. Но мне известно, что ради укрепления боевого духа они намереваются организовать покушение во время одной из ваших остановок в прифронтовой полосе; я должна была помочь им. Они упоминали Ламар, Вествик и Берлингтон. У Патриотов есть свои люди в вашем ближайшем окружении, Анден.

Я знаю, что рискую, называя его по имени, но все равно пытаюсь укрепить возникшее между нами взаимопонимание. Анден, кажется, не замечает обращения — он наклоняется над своей тарелкой и разглядывает меня.

— Откуда вы знаете? — спрашивает он. — Патриоты понимают, что вам известны их планы? Дэй в них тоже участвует?

Я отрицательно качаю головой:

— Предполагалось, что я не узнаю. После побега я не говорила с Дэем.

— Вы считаете себя его другом?

Странный вопрос. Может, он хочет найти Дэя?

— Да, — отвечаю я, пытаясь не отвлекаться на воспоминания о пальцах Дэя, запутавшихся в моих волосах. — У него были свои причины, чтобы остаться, а у меня свои — чтобы бежать. Но да, я считаю себя его другом.

Анден благодарно кивает:

— Вы сказали, что в моем ближнем круге есть люди, о которых я должен знать. Кто они?

Я кладу вилку и наклоняюсь над столом:

— В вашей личной охране есть два солдата, которые попытаются совершить покушение.

— Мою личную охрану отбирают с особым тщанием, — говорит Анден, бледнея. — С крайним тщанием.

— И кто ее отбирает?

Я складываю руки на груди. Волосы падают на одно плечо, и я краем глаза вижу сверкающие в них жемчужины.

— Верите вы мне или нет, но это важно. Проведите расследование. Либо я права, и тогда вы останетесь живы, либо я ошибаюсь, и тогда я умру.

К моему удивлению, Анден встает со стула, распрямляется и идет к моей стороне стола. Он садится на стул рядом со мной, пододвигается поближе. Он изучает мое лицо, и я моргаю.

— Джун. — Он говорит очень тихо, едва громче шепота. — Я хочу вам верить… и хочу, чтобы вы верили мне.

Он знает: я чего-то недоговариваю. Он видит обман и дает мне об этом знать. Анден упирается грудью в стол и засовывает руки в карманы брюк.

— Когда умер отец, — он произносит каждое слово медленно и очень тихо, словно затрагивает опасную тему, — я остался совсем один. Я сидел у его смертного одра. И все же я благодарен судьбе — у меня не было такой возможности, когда умирала моя мать. Я знаю, Джун, что такое остаться в полном одиночестве.

В горле образуется мучительный комок. Завоевать его доверие. Вот моя роль, только за этим я здесь.

— Я вам очень сочувствую, — шепчу я. — И в связи с вашей матерью тоже.

Анден склоняет голову, принимая мои соболезнования.

— Моя мать была принцепсом Сената. Отец никогда не говорил о ней… но я рад, что теперь они вместе.

До меня доходили слухи о его покойной матери — принцепсе Сената. О ее смерти от какого-то аутоиммунного заболевания сразу же после родов. Только сам Президент может назвать главу Сената, и Сенат вот уже два десятилетия — столько времени прошло со дня ее смерти — функционирует без принцепса. Я пытаюсь забыть теплое чувство, что охватило меня во время разговора о Дрейке, но сделать это труднее, чем я думала. Думай о Дэе. Я напоминаю себе, как восторженно он отнесся к плану Патриотов и к идее новой Республики.