Михаил Нестеров - Посланники Великого Альмы

«Действительно, — подумала Джулия, — он несвойственен. Но как точно он это определил. Он весь в этом слове на фоне жестокого века с его обычаями и нравами, с его дикостью и беспощадностью крестовых походов. Его помощь была бы нам кстати, если не сказать больше».

— Тони, ты искренен со мной или это игра?

— Не знаю, — честно признался он. — В своей жизни я больше грезил действительно ценными поступками, нежели совершал их. Но и дурного за собой не замечал. Я мог бы оправдаться на ваш ещё не заданный вопрос, ответив, что я — солдат, выполняю приказы командира, что оказался здесь волею случая, но делать этого не буду. Я ещё молод, но уже устал от жизни и втайне надеялся, что кто-то оборвет её. Но я и не малодушен. Просто я не разобрался в себе, у меня не было на то времени. Вы вправе судить меня, ибо я убивал, и я безропотно приму смерть.

— А искупить, Тони? Помочь нам ты не хочешь? Что толку в твоей смерти, которую на фоне страдания детей никто и не заметит. Нам твоя смерть не принесет облегчения.

И снова Антоньо Руис оказался слегка растерянным.

— Чем же я ещё могу помочь? На ваши вопросы я ответил.

— Мы должны знать все, что происходит в городе, — твердо произнесла Джулия.

— Вы… Вы хотите сказать, что отпускаете меня? — Испанец недоверчиво смотрел то на Джулию, то на Лори.

— А зачем ты нам здесь нужен? — сказала Лори. — Кормить только тебя.

Командир «Нью-Эй» уже приняла решение.

— Под вечер ты уйдешь, — сказала она. — Лори проводит тебя, покажет место, куда ты будешь приходить. Наша цель — освободить детей. Ведь ты не хочешь им зла?

— Нет.

— Вот и отлично. Не надо, наверное, и говорить тебе, что они такие же гордые и сильные, как их погибшие родители, и меня беспокоит вот что. Они не ели целую неделю по той причине, что их просто не кормили. А теперь, когда их начали водить на работу и, естественно, будут давать пищу, они могут отказаться принимать еду. Они сильные маленькие люди и предпочтут тихо угаснуть, чем стать рабами. Вот это меня больше всего беспокоит, и мы не должны этого допустить. Само освобождение пленников тоже дело серьезное и требует строго обдуманного подхода и решительных действий. Здесь нужна тщательная подготовка, и в один-два дня мы не сумеем управиться.

— Можно освободить их на приисках, там охраны-то будет — тьфу и обчелся, — предложила Лори.

— Можно, но не нужно. Мы не сумеем увести их на безопасное расстояние. Не забывай, что они очень слабы и не могут передвигаться достаточно быстро и тем более долго. Допустим, мы утром освободим их, но к вечеру будет организована погоня, собаки возьмут след и нас быстро нагонят. Будь мы трижды диверсантами, и то ничего не сможем сделать против сорока-пятидесяти вооруженных солдат.

Лори сильно удивилась.

— Почему же не сможем? Запустим на них Паолу, и дело с концом. Ты как, подружка?

— Ничего не получится, кулаки не те. — Паола с сожалением рассматривала сильные, но «не набитые» руки, методично трамбуя ими землю. С таким количеством не справимся.

— Тут нужно брать не силой, а умом, — сказала Джулия.

— Ты придумала что-то конкретное?

— Есть идея, но сумеем ли мы её воплотить, выяснится завтра. Может, у их командира… Как его зовут, Тони?

— Хуан де Иларио.

— Остановимся немного на нем. Можешь охарактеризовать его коротко?

Антоньо, определяясь, чуть сощурил глаза.

— Пожалуй. Он очень умен, коварен и жесток.

— Мне он тоже таким представляется, — сказала Джулия. — Это я сужу по рассказам Тепосо о захвате города. План был идеальным, в частности привлечение союзников к операции. Я бы добавила к определениям Тони ещё и «дальновидный», что свойственно людям только умным, кому не чужд трезвый анализ. Вот такой противник достался нам. Уверена, он внесет кое-какие коррективы относительно детей, и поможет нам в этом Тони. Поможешь нам?

— Заодно и себе, — вставила Лори.

— Помогу.

— Амиго!

Вечер был не жарким, но лесистые холмы на горизонте с нетерпением ждали ночной прохлады. Огромный красный диск солнца судорожно цеплялся слабеющими лучами за кроны деревьев, где к ночному концерту приготовились тысячи охрипших цикад.

Лори проводила Антоньо до кромки леса и, когда он уже отошел на несколько шагов, окликнула его.

— Я забыла пожелать тебе удачи. И рассказать одну историю. Там, где я живу, только правосудие может определить — виновен человек или нет и какова степень тяжести его вины. Но у нас каждый имеет право на собственное мнение. Один подонок — это мое личное мнение — додумался, имея корыстные цели, заминировать шахту, удерживая там десяток заложников. Я взяла его, Тони, хотя мне пришлось спуститься за ним под землю на 400 метров. У меня было собственное мнение и оправданием мне служили одобрительные взгляды заложников, когда я его… Ну, не в этом суть. Я вообще не останавливаюсь на достигнутом, стараюсь совершенствоваться. Поэтому 400 метров для меня не предел. Ты понял меня, Тони? — Она дружески сунула ему кулаком в грудь. До завтра.

«Действительно, сумасброд», — со злостью думал Кортес об Антоньо, непроизвольно шевеля губами.

— Что вы там бормочете? — спросил командор, недовольно глядя на хмурого соратника. — Меня, что ли, ругаете?

— Нет, дон Иларио, эти слова относятся к Руису.

— Ну так выскажите их вслух! А то такое чувство, что вы с кем-то шепчетесь. Неприятно.

Командор поморщился и окинул взором удобный гамак. Но спать ему уже не хотелось. И он вновь обрушился на Кортеса:

— Вы перебили мне сон! Я вот смотрю на вас, Раул, и, ей-богу, удивляюсь, почему это я вас до сих пор терплю. Вы не сделали ещё ничего путного, разве что удачно выполнили разведывательную миссию. И то, — дон Иларио поднял указательный палец, — затеяли в храме ссору со священником. Не багровейте понапрасну, не надо, лучше вспомните слова покойного Санчо де Гаммы, упокой, Господь, его душу. В ваши планы входило мирное посещение города, а вы чуть в самом начале не пустили все в тартарары. Золото чуть было не упустили, священника чуть было… Вы понимаете меня? Вы, Раул, ходите по краю, ничуть не боясь рухнуть вниз, вместо того чтобы думать, находясь на разумном расстоянии от пропасти. Вы что, получаете от этого удовольствие?

Кортес с малиновым цветом лица скрежетал зубами. Два бледных пятна на щеках тускло отсвечивали отмороженной кожей. Да, он ходил по краю, но край этот граничил с безумием; он чувствовал — ещё несколько слов, и на него обрушится вал сумасшествия, где не будет ни громкого имени командора, ни его сурового облика; останется только худощавое тело, которое он будет кромсать кинжалом, роняя пену изо рта и смешивая её с горячей кровью. Кортес смотрел на кривляющийся рот, который плевал в него оскорбительными словами, но уже не разбирал смысла. Голова стала огромным гудящим колоколом, поглотившим все звуки. Он ещё крепче сжал позолоту рукояти… и в этот момент увидел позади командора знакомую фигуру. Огромный язык колокола с силой ударил по медной поверхности его головы, резко прекращая припадок.