Алекс Орлов - Сила главного калибра

– Порядок, – произнес Тони, рассмотрев вывеску через плечо Джима. – Время двадцать ноль семь, можем перевести дух и собраться с мыслями.

Они с Джимом начали снимать ранцы. Боно отошел к стене и стоял с отсутствующим выражением лица, время от времени встряхивая сумку, словно опасался, что его снадобья останутся в нематериальном мире глюков.

Расчистив место под бивуак, напарники сложили у стены ранцы, кофры и чехлы с КПТ. Тони, сказав, что должен пойти отлить, направился в смежное помещение, в самый дальний его угол.

Боно, внезапно оживившись, проводил Тони взглядом и, пока тот облегчался, внимательно за ним следил. Когда же он вернулся, спросил:

– А почему вы обошли вниманием синюю дощечку?

– Чего? – не понял Тони.

– Там в углу прислонена к стене синяя дощечка, вам не захотелось облить ее?

– Да я ее, – Тони обернулся, – я ее как-то и не заметил.

– А что с ней не так? – спросил Джим.

– О, это драматическая история… – Боно достал из сумки пузырек и, отвернув пробку, выпил половину содержимого, не взглянув на этикетку. Затем вернул пробку на место, убрал пузырек в сумку и сообщил: – Микстура от кашля. Детям до двенадцати лет по пол чайной ложки перед обедом. Вот верите – три года пью эту настойку – и ни разу не кашлянул.

– Понятное дело, – согласился Джим. – Так что там с синенькой дощечкой?

– Драматическая история. – Боно сполз по стене и уселся на высохшие экскременты. – Жил в этом квартале один человек, звали его Жус. Ну и вот, однажды он, – оборванец взглянул на Тони, – вот как же, как вы, пошел отлить и неожиданно попал струей на неотключенный электрический провод. Его как следует тряхнуло, повопил он от боли и все такое, а потом решил подшутить на своими друзьями, такими же, как он, вольными жителями заброшенных кварталов. Взял да и прикрыл провод синенькой досочкой, чтобы его не было видно. Позже, когда в этой самой комнате, – Боно обвел взглядом загаженное помещение, – мы выпивали в дружеской компании, кому-то обязательно требовалось отлить, и он шел в самый дальний угол. Тогда Жус говорил ему: приятель, там сушится моя любимая синяя дощечка, ты уж не налей на нее.

Боно сделал паузу и шмыгнул носом.

– А приятель, разумеется, сейчас же начинал поливать эти синюю досочку – и сразу крики, вой! Жус и все остальные – в смех!

– И что потом? – спросил Тони, прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам.

– Так продолжалось довольно долго. Новички попадались на этот фокус, а больше никто. И вот однажды с западной окраины к нам пришли трое тамошних авторитетов во главе с Рыжим Троем. У них на западе были жесткие законы, а у нас – полная свобода, и Трой хотел подмять нас, сделать своей этой… вассальной территорией.

– Давай ближе к делу. – Тони поднялся и, подойдя к окну, взглянул на часы.

– Трой отошел отлить, Жус предупредил его, чтобы не задел синюю дощечку, а Трой, разумеется, решил показать, кто тут хозяин… Его вой слышали за три квартала, он схватился за свое богатство обеими руками и орал, а мы смеялись, и громче всех – старина Жус. Трой рассвирепел, подскочил к Жусу, выхватил нож и давай отрезать ему голову, а мы все смеялись, потому что в тот раз хорошо раскумарились замечательными «колесами» с аптечной свалки – той, что на восточной окраине. В общем, когда немного пришли в себя, увидели обезглавленный труп Жуса. Так его и похоронили, без головы, в соседнем подъезде, – там оказалась подходящая дыра в полу.

– А голова куда делась? – спросил Джим.

– Ее Трой забрал, поговаривают, сделал из нее чашу, чтобы пить тормозную жидкость – очень он ее уважает.

– Слушай, Боно, а точно этот Клинсманн приедет к казино в девять? Ты ничего не напутал из-за колес или тормозной жидкости?

– Все, что касается Отто Клинсманна, я помню с необычайной ясностью, ведь это он виноват в том, что я не блистаю на сцене, а прозябаю здесь, средь смрадных руин… Я ведь в театре служил.

– Артист, что ли? – не оборачиваясь, спросил Тони. Он не отводил взгляда от пролома в двух стенах, пытаясь рассмотреть, что за люди входят в заведение.

– Бывший актер…

– А чем тебе Клинсманн не угодил?

– Он был спонсором одного из праздничных театральных представлений, поэтому все заглядывали ему в рот. Ну так вот, пришел он однажды на генеральную репетицию и говорит: а этого урода нужно убрать – и показывает на меня. А поскольку актеров в труппе было слишком много и кого-то собирались сократить, я и попал под сокращение.

– Отсюда ничего не видно, нужно выдвигаться ближе, – сказал Тони, обращаясь уже к Джиму. Тот поднялся и тоже подошел к окну.

Боно осторожно покосился на чехлы с фантастическими «телепортаторами». Заимей он такой, телепортировался бы куда-нибудь в теплые страны, на неведомые планеты и стал бы свободным, как ветер.

– Поднимайся, – сказал ему Тони. – Нужно подойти ближе, иначе мы не успеем к машине вовремя.

В доме, куда они перешли, было много свежих следов пребывания наркоманов – использованные шприцы, жгуты, упаковки от таблеток. Видимо, они бывали тут по ночам, поскольку в углу Джим обнаружил оплывший огарок свечи, а на подоконнике старый действующий фонарик с треснувшим стеклом.

Из большого пролома вид на дверь «Хинкали» открывался прекрасный, были также видны и подъезды к парковке – Боно показал, откуда обычно появлялась машина Клинсманна.

Джим с Тони поставили ранцы с драгоценными КПТ на пол, предварительно очистив его от мусора и всякой дряни. При себе они оставили только пистолеты.

Смеркалось, часы на запястье Джима показывали тридцать две минуты девятого.

– Кто-то едет, – сказал он и повернулся к Боно.

Тот отрицательно покачал головой, перебирая в сумке свои пузырьки.

– Но ведь ты даже не посмотрел.

– Во-первых, рано, а во-вторых, я Клинсманна как собака зверя – нюхом чую.

Джим с Тони переглянулись. Вряд ли этот алкоголик мог отличить бензин от пива, однако странным было уже то, что он так уверенно выводил их на источник наличности, в которой напарники так нуждались. От того, существовал ли Клинсманн на самом деле или является очередным устойчивым глюком Боно, зависело выполнение важнейшего задания.

Прошло еще минут десять. К двери заведения одна за другой подъехали две машины. Сначала розовый десятилетний «ридкарт», вылизанный и ухоженный до блеска, – из него вышла женщина. Швейцар поспешил ей навстречу, низко кланяясь и что-то бормоча, видимо, дежурные комплименты. Получив на чай, он распахнул дверь заведения и пропустил даму внутрь.

Из другой машины неизвестной марки выбрался низкорослый субъект в черном костюме, черных очках, в ботинках на высоченных каблуках и с набриолиненными до блеска волосами. В них отражался бег огней на неоновой рекламной вывеске. Видимо, зная, что чаевых от этого клиента не будет, швейцар открыл перед ним дверь, храня на лице каменное выражение.