Эрин Боумэн - Заложник

Когда кувшины, наконец, убраны как хочет Эмма, она идет ко мне, сидящему на кровати. У нее родинка на правой скуле, которая похожа на скатывающуюся с лица слезинку.

— Я не должна тебе помогать после того, что ты сделал с Челси, — голос Эм-мы мягкий, нежный и спокойный, как первый снег зимой.

— Она это заслужила, — отвечаю я категорично.

— Тебе повезло. Я считаю, что все покалеченные существа заслуживают по-мощи, — она удивленно наклоняет голову набок и смотрит на меня как на дикое животное. Я знаю, о чем она думает. Это всегда одно и то же: как это возможно, что я так похож на Блейна и настолько отличаюсь от него.

Она прикасается к моему лицу и осматривает подбородок. Рана болит, но я сосредоточиваюсь на ее прикосновениях, на ощущении ее пальцев на моей коже. Когда Эмма удовлетворена осмотром, она поворачивается ко мне спиной и начинает смешивать что-то в миске. Я присматриваюсь к тому, как она размалывает смесь, как напрягаются мышцы на ее руке. Она заканчивает работу, вытирает руки об фартук и снова поворачивается ко мне.

— Одной полной ложки должно хватить, — говорит она и протягивает мне миску, в которой находится мое лекарство. — Намажь внутреннюю сторону рта возле раны. Оно подействует как анестезия, и я смогу зашить рану.

Я беру немного кашицы на палец и использую по всем инструкциям Эммы. Почти сразу боль уходит.

— И еще прими это, — приказывает она, протягивая мне порцию еще чего-то незнакомого. Я все равно проглатываю это. — Ты должен спокойно сидеть, и это поможет тебе заснуть.

Эмма подготавливает иглу, когда в больницу заходит ее мать.

— Как все прошло? — спрашивает Эмма.

— Ребенок не смог справиться с этим, — объясняет Картер, ставя свою сумку, и приводит волосы в порядок, поднимая их наверх. Ее волосы такие же, как у Эммы, светло-коричневые, как шерсть олененка, и своевольно лежат строптивыми локонами. — Он умер при родах. Возможно, так даже и лучше. Это был мальчик.

Новость, кажется, огорчает Эмму.

— А как мать?

— С Лаурой все в порядке, — я знаю, что эта девушка близкая подруга Эммы. Я видел, как они шептались и смеялись на рынке, когда обменивали свой товар.

Эмма облегченно вздыхает, но по ее щеке бежит одинокая слеза. Движением руки она вытирает ее и возвращает все свое внимание назад к иголке.

— Откинься назад, — говорит она, и я слушаюсь. Я чувствую странную лег-кость в голове, и Эмма, которая наклоняется ко мне, чтобы еще раз прове-рить рану, сверкает как роса на траве в утреннем солнце. Она говорит, что мне нужно расслабиться, но я не могу ничего делать, кроме как смотреть в ее карие глаза, и просто говорю дальше.

— Хочешь пойти куда-нибудь? — спрашиваю я ее.

— Пойти? — ее выражение лица выражает смесь шока и возмущения.

— Да, например, пойти в трактир или погулять. Мне все равно.

— Моя лучшая подруга потеряла ребенка, ты почти потерял своего брата, и тебе ничего больше не пришло в голову, как пригласить меня в трактир? — то, как она это преподносит, звучит и впрямь ужасно. — Ты совершенно не похож на него, ты знаешь об этом? — добавляет она. — Может, вы и выглядите одинаково, но вы очень-очень разные.

Ее слова ранят меня, но она права.

— Это не так ужасно, Эмма, дорогая, — Картер появилась у двери. — Люди должны отличаться друг от друга.

Я не знаю, почему Картер защищает меня. Возможно, она не может перестать заботиться обо мне, хотя я уже много лет не нуждаюсь в ее уходе. Или это оттого, что она была близка с моей матерью. Или я напоминаю ей моего отца — она много раз мне рассказывала, как похожи на него Блейн и я. За то и другое я ей благодарен.

— Они назначили тебя? Совет? — спрашивает Эмма. — Ты должен быть со мной, верно? — она прожигает меня взглядом.

— Нет, — сознаюсь я. — Совсем нет. Никто мне не приказывал. Они оставили меня в покое из-за Блейна и Похищения. Я могу неделю ни с кем не встре-чаться. Я сомневаюсь, что следующую пару недель пойду с кем-нибудь.

Мои глаза закрываются. Я хочу спать, но борюсь со сном. У Эммы сердитое лицо.

— Тогда я должна чувствовать себя польщенной, потому что это настоящее приглашение? Радоваться тому, что ты по собственному желанию хочешь ухаживать за мной, а не потому, что Совет приказывает тебе?

Она хмурится и упирает руки в бедра. Я еще никогда не видел ее такой злой.

— Просто забудь это, Эмма. О’К? Я только спросил. Никто не заставляет тебя что-то делать.

Я обессилено оседаю в кровати. Медицина победила. Эмма нагибается ко мне, большие глаза смотрят на мой подбородок. Игла сшивает мою кожу, но я не чувствую боли. Она просто сшивает меня, как лоскутное одеяло. Затем вокруг меня наступает темнота, и я засыпаю.

Когда я очнулся, чувствую себя как в тумане. Прикасаюсь к подбородку и понимаю, что моя кожа сшита отличными стежками. В больнице никого нет, кроме Эммы, которая при свете свечи рвет старые тряпки на бинты. Я проспал всю вторую половину дня и ужин. В панике сажусь прямо.

— Я пропустил это?

Эмма вздрагивает.

— Ты до смерти меня напугал, Грей, — говорит она, прижимая руку к груди.

— Я пропустил это? — спросил я еще раз. — Церемонию Блейна? Похищение? Оно уже прошло?

— Нет, все еще в разгаре. Но тебе нужен был покой. Я предполагаю, что ты получил инфекцию, поэтому после обработки мы оставили тебя спать. Они начали без тебя.

— Сейчас мне намного лучше, — говорю я и опускаю ноги с кровати. Я про-бую встать, но все плывет перед глазами. Мгновение, и Эмма стоит рядом со мной, кладет одну руку мне на плечо, а свободной рукой поддерживает меня. Рядом с ней я сразу чувствую себя сильным.

— Мне нужно идти, Эмма, — говорю я и поворачиваюсь к ней. Она стоит ря-дом со мной, и ее ресницы касаются моего подбородка. — Пожалуйста. Ты поможешь мне добраться туда?

Она молчит и затем едва заметно поднимает брови, удивленная моим желанием участвовать в церемонии. Конечно, я должен быть там. Это по-следний раз, самый последний раз перед окончательным расставанием. Эмма ждет, пока я смогу восстановить равновесие, и затем выводит меня из здания.

На улице темно, уже поздно. Еще минута до дня рождения Блейна. В свете луны я узнаю школу перед нами. Это здание не очень походит на школу, оно совсем небольшое, с тремя комнатами. Раньше я проводил там всю первую половину дня, писал чернилами на пергаменте, читал свитки и сидел за пультом, который шатался, если на него нажать справа. Мой почерк всегда выглядел неряшливым. Из-за этого я получал плохие отметки за письмо, особенно по сравнению с Блейном. Но какое это имеет значение? Красивый почерк не спасает от Похищения.

Сначала мы идем медленно, и, кажется, что земля качается под ногами. Но мы двигаемся дальше, насколько мне хватает сил. Хорошо чувствовать Эмму рядом, поэтому я не говорю, что могу идти дальше самостоятельно.