Ив Престон - Поколение справедливости

– Я нашел твой оригинальный файл, твой профиль Совместимости, – выдавливает Берт. – Ты тоже из Второго поколения, как и я…

– Я родилась в Арголисе, – дрожащим голосом перебиваю я. – Меня зовут Арника, и я родилась в Арголисе. Мне девятнадцать лет, и я пришла в Корпус после смерти своего друга.

– Нет, – Берт мотает головой, – ты родилась здесь. В день Бунта малодушных тебя поместили в Ожидание, никак не зарегистрировав в системе. Ты прошла Ускорение пять лет назад. Мама нашла безымянный личный файл, созданный казненным ученым, и я долго пытался убедить себя, что ошибаюсь, что он принадлежит не тебе, кому-то другому, – но все говорит об обратном. Ученый присматривал за тобой, так он тебя и выдал. Я обнаружил следы двух неавторизованных подключений к системе видеонаблюдения на уровне Смотрителей. За тобой, кстати, наблюдал Виктор, ты знала? – Еще одна кривая улыбка. – Впрочем, его мотивы мне тоже известны, и их я понимаю, как никто другой.

Берт говорит что-то еще, но я уже не слышу; слова съедаются шумом, что вновь вернулся в голову и теперь не позволяет собрать все мысли воедино.

– Я помню его, – перебивая Берта, выдыхаю я, чувствуя, как сильная дрожь сотрясает мое тело. – Берт, я помню его, помню Арголис! Я помню, как мама успокаивала меня в медицинском центре, помню ее здесь, силентом… Ты не можешь… не можешь так говорить… Это какая-то ошибка… Вспомни, Берт! – Я быстро утираю ладонью слезы, уже бегущие по щекам. – Вспомни, как однажды ты с такой же уверенностью убеждал меня в том, что я слышала голос, которого на самом деле нет, что я разговаривала сама с собой, и я даже успела поверить тебе! Ты сказал, что я схожу с ума, и я поверила тебе, но ты ошибся! Вспомни! Ты ошибся тогда – и ошибаешься сейчас… профайлеры… – я всхлипываю, – профайлеры бы почувствовали, если бы я лгала… они бы…

– Ты не лжешь. Но эти воспоминания принадлежат не тебе, и ты это знаешь, – жестко говорит Берт. – Ты знала, что я ошибался, когда полагал, что являюсь единственным успешным результатом Ускорения по схеме «человек – человек». То, о чем ты сейчас говоришь, – это воспоминания твоего исходника, девушки по имени Арника, которая с четырнадцати лет находится в Ожидании под чужим именем.

– Я и есть Арника! – кричу я, позабыв, где нахожусь.

– Хорошо. – Голос Берта вдруг становится спокойным. – Ты и есть Арника, которая родилась в Арголисе. Тогда, – он откидывается на спинку стула, – тогда ответь мне только на один, очень простой вопрос. Арника из Арголиса… Скажи мне, как звали твою мать?

Это все, что он хочет знать? Усмехаясь, я уже открываю рот, чтобы ответить, и…

И осознаю, что я не помню .

Мамин образ мгновенно всплывает в моей памяти. Она расчесывает мои волосы, она накрывает меня одеялом, нежно целуя перед сном, она поет колыбельную, глядя на меня с любовью, и я вижу ее лицо в мельчайших подробностях – но не могу вспомнить ее имя.

Это… не моя мама?

Неужели Берт говорит правду? Неужели и она, и вся моя семья, и Арголис, далекий Арголис, все это – внедренные мне во время Ускорения чужие воспоминания?

Отец. Дядя. Старшая сестра.

Воспитательница, которая целый час успокаивала меня после того, как я узнала, что мамы не стало.

Семеро Несовместимых, с которыми я училась в Школе.

Ни одного имени.

Нет. Не может быть. Я же родилась в Арголисе! Меня зовут Арника, и я родилась в Арголисе, я родилась в Арголисе, я родилась в Арголисе…

Услышав чей-то резкий окрик, я поднимаю голову: кто-то из посетителей зовет на помощь, и, оглядевшись, я понимаю, почему.

«Я родилась в Арголисе», – как один, повторяют застывшие седовласые.

Берт смотрит на меня широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Ты… ты не знала, – пораженно выдыхает он.

– Я родилась в Арголисе! – вдруг восклицает седовласый подросток, с силой отталкивая от себя девушку в форме Смотрителя. – Я родилась в Арголисе!

Цепная реакция. Мой эмоциональный взрыв запустил цепную реакцию, в которую оказались вовлечены все профайлеры, что были в комнате.

Бежать, сейчас же. Бежать!

Я слышу, как Берт кричит что-то, бросаясь за мной. Бежать.

Оказавшись в коридоре, я успеваю заскочить в уже закрывающийся лифт и, прижавшись запястьем к считывателю, выбираю на панели управления уровень Константина. Бежать.

Я бегу по узким коридорам так быстро, как не бежала никогда.

Добравшись до зала Электо, я хлопаю дверьми, закрывая их за собой, и силы покидают меня. Я опускаюсь на пол, отпуская громкое рыдание, что рвется наружу, но это никак не помогает облегчить боль, которая раздирает мою душу на куски; я задыхаюсь, захлебываясь в слезах, не в силах побороть ее.

Эта боль, что и так невыносима, становится сильнее, вгрызаясь все ощутимее, неумолимо разрушая то, что осталось от меня; она достигает своего пика, и только тогда я даю ей выход так, как это делают профайлеры: набрав полную грудь воздуха, я кричу так громко, как только могу, и, спустя мгновение – или целую бесконечность, – боль уходит, оставляя после себя лишь звенящую тишиной пустоту. Теперь, без этой боли, я – никто. Меня больше не существует.

Курсант Арника не существовала никогда .

Ничего из того, что я считала своим прошлым, мне не принадлежало. Закончив последний Школьный год, я пошла в Смотрители, думая, что делаю это из-за погибшей матери-силента… Кому же принадлежало решение вступить в Корпус? Может, Берт был прав во всем? Что, если кто-то все же управлял мною, управлял каждым моим поступком, и я была всего лишь марионеткой малодушных? Моя реальность, все мои представления о себе крошатся, рассыпаются мельчайшими частицами, не оставляя ничего, в чем я могла бы сохранить уверенность.

Я больше не плачу. Зачем плакать? Ведь боли больше нет, боль ушла вместе с криком.

Боль ушла – и ничего не осталось.

Обхватив колени руками, я сижу, бездумно рассматривая бетонный пол.

– Чем бы это ни было, – раздается тихий голос Электо, – не пытайся справиться с этим в одиночку. Тебе сейчас нужен друг.

– Я потеряла своего друга. – Кажется, в крике я успела сорвать голос. – Берт… он считает меня предателем, – почему-то считаю нужным пояснить Электо. – Он уже решил, что я предатель… но это он предал нашу дружбу…

– Ничего не понимаю. – Электо хмурится. – Ты… позволишь взглянуть?

Не знаю, что она имеет в виду, но сейчас мне все равно, поэтому я киваю.

– Ладно… – нерешительно говорит она, и голограмма становится ярче. Вокруг ее фигуры появляются какие-то таблицы, строки кода, которые через мгновение сменяются бесконечным перечнем видеофайлов; затем все исчезает, и перед Электо остается только одна голограммная плоскость, на которой в ускоренной перемотке отображается запись с камеры наблюдения в зале посещений на уровне Справедливости… и как только она ее нашла? – Все равно ничего не понимаю, – озабоченно добавляет она, когда запись исчезает.